Доверие [первый вариант]
Шрифт:
– Не хочу, - с вызовом ответила Чари.
– Теперь так носят, - добавила она отчаянно, - когда хотят понравиться.
– Ринальдо, - сказала Айрис устало.
– Да перестань ты улыбаться! Уходи.
– Мама...
– потрясенно выговорила Чари.
– Помолчи. Ринальдо, я тебя прошу. Ты здесь не нужен, это слишком для меня. Ты же понимаешь!..
– Нет, - сказал со сладостным ощущением причинения боли. Редкостным ощущением. Запретным и великолепным.
– Не понимаю. Лицо Айрис покрылось красными пятнами.
– Выметайся.
– Мама! Как тебе не стыдно!
– Молчи!!
– крикнула Айрис, срывая голос.
– Ты не понимаешь!
Ринальдо медленно поднялся. Чари подскочила к нему и с силой ухватила за локоть.
– Не вздумайте уйти, - быстро произнесла она.
– Она перестанет. Это бывает с ней и сейчас же проходит, это просто оттого, что здесь мало кто бывает, и Дахр уехал, и отец снова перестал прилетать. Я прошу вас, останьтесь. Я приготовила замечательную окрошку, вы в жизни такой не пробовали...
– Чари-и...
– с мукой выдавила Айрис.
– Ты же не понимаешь...
– И не желаю, - энергично возразила Чари.
– Не желаю понимать, как можно кричать на человека, который пришел в гости. Когда поймешь такую гадость - надо перестать жить.
– Что ты говоришь...
– Чари, - укоризненно произнес Ринальдо, осторожно освобождаясь от ее крепких пальцев.
– Ну что случилось, мама?
– спросила Чари.
– Что такое случилось?
Айрис бессильно уронила голову на сомкнутые ладони, спрятав лицо; длинные светлые волосы пали почти до колен, слабо раскачиваясь одной слитной массой.
– Этот милый старичонка, этот вежливенький... мой первый муж, - произнесла она глухо.
Глаза Чари стали на пол-лица.
– И... Правда? И я - вот его вот дочь, да?
– Нет!
– крикнула Айрис исступленно, вскочив и сделав непонятный жест руками.
–
Никогда!!
– А что же... Всё равно не понимаю... Его дочь, скажи!..
– Нет, Чари, нет, - мягко сказал Ринальдо.
– Мы были с твоей мамой очень недолго. Подо мной взорвался тренажер, и я стал очень смешной. А твоя мама - трагическая натура, она не любит смешного.
Она стала чужой ему задолго до тренажера. Этого Ринальдо не знал. Компания студентов разлеталась с одного из арабских пляжей Средиземноморья. Ринальдо, как всегда, был занят, и Айрис была там одна, и с Чаном, которого она давно знала как близкого друга мужа, было по дороге, он предложил подвезти ее. Он вел орни в двух метрах над морем, на предельной скорости, лавируя с непостижимым изяществом и искусством, в полумраке, грозившем стать тьмою. Айрис вскрикивала ежесекундно, и Чанаргван - уже блестящий курсант, уже гордость Школы - то и дело оборачивался к ней, сверкая безукоризненной улыбкой. "Мы убьемся... столкнемся..." - пробормотала она, судорожно цепляясь за его локоть. "Не убьемся", - просто отвечал он, и она поняла, что это правда. "Мы убьем кого-нибудь"...
– беспомощно шептала она, и уже ждала, что он ответит: "Не убьем", и это тоже будет правда, но он ответил: "Пусть смотрят по сторонам, а не зевают", и всё внезапно встало на свои места, и сделалось четко и упоительно, и кровь звенела победным гонгом, и Ринальдо со своей куцей мудростью, со своими трухлявыми, бессмысленными нормами пропал навсегда. Чан еще помолчал, потом полуобернулся к Айрис: "Я так люблю. Кажется, это сама жизнь летит тебе под крыло, преданно стелется, и отлетает назад, в прошлое, и кричит: возьми меня!
– Он помедлил. Золотые эмблемы горячо отсверкивали на воротничке форменной рубашки, отражая свет угасающей зари.
– И ты берешь".
Этот вечер всё решал. Но Чанаргван был порядочным человеком, и Айрис тоже. Он взял ее лишь четыре месяца спустя (через две недели после тренажера), когда она пришла к нему сама, и был с нею целых шесть лет.
За окном гомонили птицы.
– Мама...
– беспомощно сказала Чари.
– Ну не так это было, не так, - болезненно выкрикнула Айрис.
– Почему ты всегда лжешь?
– Чтобы мне верили, - мгновенно ответил Ринальдо.
– Я всегда стараюсь говорить и делать лишь то, чего от меня ждут. Ты же знаешь меня. Я перестрелял бы всех людей, которые лучше меня, за то, что я им омерзителен, и перестрелял бы всех, которые хуже меня, за то, что они омерзительны мне. Я все время чувствую себя виноватым за такие желания. Поэтому стараюсь всеми способами делать приятное и тем, и другим.
– Слышала?
– крикнула Айрис.
– Ты, например, мне верила, только когда я лгал, стараясь выглядеть подлецом, и не верила, когда я говорил правду, потому что тогда я выглядел порядочным человеком, а для тебя это было совершенно нестерпимо. А я всегда хотел, чтобы мне верили. Хотя бы в главном. Совершенно не переносил недоверия. И, готовясь к какому-то главному - я тогда думал еще, что у нас с тобою будет нечто главное, - я принуждал себя лгать, чтобы ты привыкла, что я не обманываю.
– Слышала?
– выдохнула Айрис и села опять. Ринальдо почувствовал, как Чари снова взяла его за руку.
– Пойдемте, - сказала она тихо.
– Вы хотите есть, или... Хотите, я вас провожу?
– Хочу, - сказал Ринальдо. Это была правда. Странно, подумал он, я еще не разучился хотеть для себя... не разучился радоваться радости... Как всё глупо, и корабли эти...
– Чари, - мертво произнесла Айрис.
– Если ты выйдешь сейчас из дома, можешь больше не возвращаться. Я тебя не впущу.
– Ты думаешь, я так люблю этот дом?
– звонко спросила Чари.
Айрис ударила кулаком по дивану и подпрыгнула от мягкой отдачи упругого пластика. Ее волосы метнулись вдоль лица.
– Мразь!!
– исступленно крикнула она.
– Пойдемте скорее, - Чари потянула Ринальдо.
– Очень противно.
– Чари, - ласково произнес Ринальдо, - зачем вы так...
– С ней только так и можно! Ну идемте же!
У дверей Чари обернулась на плачущую мать и сказала очень ровно:
– Мама. Ты не права. Если человек тебя любит - это еще не основание презирать его. Не основание.
– Ну что ты понимаешь...
– выговорила Айрис, давясь плачем.
На крыльце они остановились. Чари глубоко вдохнула прохладный, лучистый, зеленый от пышных листьев воздух.
– А знаете, Ринальдо, у нас ведь птицы ручные, - сообщила Чари.
– Вот так руку подставить - и тут же прилетит, и обидится, потому что корма нет. Раньше мне нравилось их с ладони кормить, а теперь разонравилось. Не люблю ничего ручного.
– На мой взгляд, это не совсем так, - улыбнулся Ринальдо.
– На мой взгляд, для птиц в этом нет ничего унизительного, - с удовольствием сказал он. Удивительное существо была эта Чари. Ей открыто можно было заявить о своем несогласии, да еще по таким чудесным вопросам, как кормление птиц. Вопросам, не имеющим никакой связи с судьбами цивилизации.