Дойти до ада
Шрифт:
Проводив Юлю взглядом, Климов сел на предложенный ему стул и подумал, что детали своей одежды дочь Ивана Максимовича продумывала и подбирала весьма тщательно и с большим вкусом. Всякий раз, когда Климов видел подобный тип красавиц, ему казалось, что некоторые женщины были бы намного счастливее, если бы не их ошеломляющая красота. В девичестве они об этом не подозревают, гордясь тем, что всех мужчин просто сносит в сторону от этого превосходства юной красоты над человеческой толпой. Они ликуют, чувствуя дистанцию между собой и всеми остальными, торжественно неся, как нимб над головой, свет женственности и земного совершенства.
Сославшись на головокружение, Иван Максимович лег на диван, поправил подушку, положил руку на грудь, закрыл глаза, стараясь сбить одышку медленным, глубоким вдохом и таким же сдавленно-протяжным выдохом. Немного полежав, взглянул на Климова и улыбнулся:
— Вот так и горы дышат… Вдох и выдох… Только вдох у них сильнее, глубже, продолжительнее… От нескольких минут до многих суток.
Климов не поверил:
— Это образ?
— Нет… На самом деле. Я ведь горный мастер.
Иван Максимович с трудом поднялся, встал с дивана, подошел к книжному шкафу, выдвинул ящик и, немного покопавшись в нем, вернулся с большой картонной папкой, напоминающей папку чертежника. Раскрыл ее и положил на стол.
— Вот, посмотрите. Это наши горы. Окружающие Ключеводск… Вернее, их разрез… А это, — его палец начал двигаться по линиям на схеме, — штольни и туннели рудника, все его штреки и забои… Внутренности, так сказать… Пустоты.
— И довольно много, — удивился Климов.
— Да, бурили вкривь и вкось… Особенно вот здесь, под Ключевой… смотрите…
— Да, я вижу. — Климов придвинулся к столу, держа перед глазами схему-карту. — Очень интересно… Надо же!.. А я вот сюда лазил, когда был мальчишкой…
— Правильно, это скала Улитка, а под ней, вот здесь, — Иван Максимович дышал уже пореже, говорил быстрее, — мы столкнулись с очень странным проявлением природы: закупоренной внутри гор чашей воды. Мы называем эти чаши «линзами». Не знаю, сколько тысячелетий она дремала, если можно так сказать, покоилась. Этакая спящая красавица. Понятно, в ее жилах-трещинах процессы шли чисто химические, состав воды менялся постоянно… в известняке вода словно в бутылке… И запечатана эта бутылка была крепко, действительно навеки. Когда в пробитый туннель, по-нашему — горло, ушла значительная часть воды, гора стала «сердиться»: в прорубленных отверстиях возник «воздушный люфт». Взрывчатку просто вырывало у забойщиков из рук, затягивало в никуда. Гора заглатывала все, что удавалось: фляги, каски, фонари, даже отбойный молоток всосала, как пушинку…
— Вот это сила! — поразился Климов. — А людей?.. Могла бы?
— Людей? — переспросил Иван Максимович. — Свободно! Если трещина позволит… Лишь бы соответствовали габариты, так сказать… Вполне возможно. — В его тоне просквозило удовлетворение. — Как в сказке про чудище, которое сидело в пещере и глотало всех, кто проходил мимо.
Климов посмотрел на Ивана Максимовича.
— А как все это объяснить?
— Элементарно: в замкнутом объеме, там где была вода, образовался вакуум… И воздух из туннеля хлынул внутрь…
— Когда бурили?
— Да… через пробуренные скважины… Гора вдохнула…
Климов еще раз взглянул на карту-схему. Нашел «линзу». Отводной туннель… Спросил:
— И долго длился вдох?
— Четверо суток.
Климов хмыкнул.
— Прямо Змей-Горыныч…
Иван Максимович хотел захлопнуть папку, отнести ее на место, спрятать в ящик, но Климов, еще раз глянув на схему, попросил его продолжить разговор.
— А это что? — он указал на схему родника. — Вот здесь и здесь?
— Седьмая и восьмая штольни. Самые большие. Когда проводили учения по гражданской обороне, в седьмой расставляли скамейки, бачки с водой, отводили две каморки под отхожие места и нарекали все это бомбоубежищем номер один.
— А что, было и второе?
— Было. Но оно, для конспирации, называлось «запасным бункером». Это вот здесь. — Иван Максимович, почти не глядя, ткнул пальцем в квадратик под схематическим прямоугольником шахтоуправления. — Из этого бункера по аварийному туннелю можно попасть в восьмую штольню, где сейчас… — Он поперхнулся, кашлянул в кулак, отвел глаза и деловито крикнул: — Юленька, ты скоро?
— Я уже иду! — послышался радушный голос, и Иван Максимович убрал со стола папку.
Юля успела переодеться в белую полупрозрачную блузку и довольно короткую черную юбку.
Климову пришлось невольно отвести глаза.
На столе были расставлены приборы, чашки, блюдца. Запахло свежеиспеченным пирогом.
Разливая по чашкам горячий, пахнущий душицей, чабрецом и мятой чай, Юля неожиданно спросила:
— Это правда, что вы сыщик?
Климов улыбнулся, аккуратно опустил чашку на блюдце, поблагодарил за необыкновенно вкусный чай, за восхитительный пирог, за теплое радушие хозяйки и ответил:
— Правда.
Если бы не легкий, чисто деревенский стук, в окошко — пришел Петр, — Климову довелось бы объяснять особенности своей службы, а так он еще раз поблагодарил Ивана Максимовича и его дочь за радушный прием, снял с вешалки свой плащ и шляпу. Попрощался с провожавшим его Иваном Максимовичем, поцеловал Юле руку. Она стыдливо наклонила голову, и он заметил у нее на шее крохотную розовую родинку под светлым завитком волос и тайно пожелал, чтоб эта девушка нашла свое счастье и была согрета теплом и любовью.
12
Когда они с Петром вышли на улицу и в лицо ударил ночной ветер, Климову почудилось, что где-то высоко над Ключеводском прокричали журавли. А может, гуси.
«Нет, пожалуй, журавли», — сказал он сам себе, а вслух спросил:
— Нашел Дерюгина?
Петр утвердительно кивнул, сказал, что Ибн-Федя дома.
— А тот ухарь, что башкою раздолбал курятник, жив-здоров, чего и вам желаю.
Климов улыбнулся.
— С кем говорил?
— С врачом. Он, как положено, звякнул в милицию, но там трубку не взяли.
— Парень местный?
— Нет, чужой. Зато вот шрамы у него теперь на роже наши, ключеводские.
— Считай, родня, — пошутил Климов и спросил: — А кто его довез?
— Валерка, — сказал Петр, — я и его проведал.
— И как ты объяснил свой интерес? — насторожился Климов.
— Просто. Спросил про Федьку, не подвозил ли он его до дома?
— И что?
— Да нет, конечно. Федор сам домой добрался. Починил своего стального коня и прикатил. Вдрызг, правда, пьяный.
— Хреново, — сказал Климов и задумался. — А Валерка не сказал, что было дальше?