Дойти до ада

Игнатьев Олег Геннадьевич

— Старушки, которой за семьдесят и которая болела.

— А может быть, и не болела. Просто обращалась в поликлинику. А там любому лапши на уши навешают, зайдешь здоровым, а уйдешь больным.

Петр засмеялся:

— Это верно. Во мне здоровья на троих: одной рукой, ты знаешь мою руку, до сих пор двоих за шкирку поднимаю. А зашел однажды к терапевту, на права сдавал, когда купил вот эту тачку, — он похлопал по рулю, — гоняли по врачам, дело известное, а врач и говорит: милейший, а у вас цирроз, ни в коем случае не пить, и не курить, и не…

— Вот,

вот… старушка та, может быть, и не болела, но карточка была, склероз установлен, вот и причина смерти. Ни волокиты, ничего… По желанию трудящихся. А в поликлинику не обращалась, значит, была здорова. А здоровые не умирают, пусть им даже под сто лет, как нашей Ефросинье Александровне, но если все же умерли, надо узнать причину смерти, а узнать причину можно лишь при вскрытии. На этот случай есть медэкспертиза, а медэкспертиза говорит: после семидесяти вскрываем только по справке из милиции…

Петр озадаченно почесал лоб:

— И как эта справка называется?

— Следственное направление. Труп такого-то (такой-то) направляется для судебно-медицинской экспертизы на предмет установления причины смерти и все такое прочее…

— Значит, надо идти к Слакогузу.

— Его на месте нет, куда-то вызвали.

— А ты откуда знаешь?

— Мишке при мне звонили, и он выехал куда-то по звонку. Кого-то принимает, размещает, суетится.

— Любит начальство, и оно его, естественно, оценивает по заслугам, — съехидничал Петр и сказал, что увидел бы машину Слакогуза, если бы он проезжал в сторону дома. — Он тут рядышком живет, в Подгорном переулке, за аптекой. А так, обычно не вылазит из «гадиловки».

Климов удивленно глянул на Петра, невольно хмыкнул:

— Ты, как блатной, отдел милиции по-свойски именуешь.

Петр смутился:

— Извини. На руднике, сам знаешь, кто вкалывал… Нахватался… Одно название «соцгородок» о многом говорит.

Помолчали.

— А ты там, во дворе, кому-то морду набил, что ли?

Климов повернулся:

— А что, кто-то громко плакал? Петр кивнул:

— Да, жаловался маме.

Пришлось рассказать о происшедшем.

— Я так и не понял, что к чему. Вроде парень веселый, а усмешка грустная. — Климов вспомнил мрачного амбала, развернувшегося для удара. — Но я не дал ему повеселиться. Грешен. Каюсь. — Климов иронически приложил к сердцу ладонь. — Лишил парня возможности пересчитать мне зубы, зато приветствовал его стремление попасть в курятник.

Петр расхохотался:

— Ай-ки-до?

— Оно, родное.

— А я смотрю: ты завернул за почту, потом куда-то запропал и вышел к площади со стороны аптеки.

— Избегал досужих репортеров.

— Э-эх! — Петр могуче расправил плечи, насколько это позволяли габариты «москвича». — Где наша молодость и удаль? — Ответа он от Климова не ждал, поскольку тут же сообщил, что Климова искали. — Я понял, что тебя, но они спрашивали про двоих.

— Когда?

— Как только ты ушел звонить в район.

— Сколько их было?

— Трое.

— Опиши.

Все это

уже было интересно. Петр посмотрел в свои ладони и согнул левый мизинец.

— Первый: подбежал, спросил, не видал ли я где двух мужчин, одного в сером плаще, высокого, другого чуть поменьше, с короткой стрижкой. Парень был одет в черную куртку, у него перебитый нос, на указательном пальце — золотая печатка. Похож на рэкетира. — Климов не перебивал, хотя «похож на рэкетира» — не примета. — Второй стоял поодаль. — Петр загнул безымянный палец. — Сытый, гладкий. Тоже в черной куртке. Вроде как их старший. А у третьего — железная коронка на резце. Он все стоял и схаркивал. Ко-о-озел вонючий. Как мне показалось, самый опасный. — Петр непроизвольно сжал кулак.

— Да, это парни из кафе. Значит, амбал, которому я двинул, из их компании. Я их утром видел, — сказал Климов, — когда завтракал в кафе. Они тебе знакомы?

— Нет. Это чужие.

«И в кабине трейлера были чужие. Странно. Даже очень», — подумал Климов и потер переносицу.

— А «мерседес» кому принадлежит? Возле кафе стоял. Заметил?

— Тоже не наш, — ответил Петр. — Заезжий.

— Я так и думал. Кто-то из гостей. И не простых. Узнать бы, кто они и зачем приехали.

Петр скривил губы. С тайной обидой в голосе спросил:

— Ты что, серьезно? Может…

— Нет, — перехватил ход его мыслей Климов. — Я приехал поклониться бабе Фросе и похоронить ее. Так что не думай… Просто склад характера такой, ну и работа, понимаешь, накладывает отпечаток: кто? куда? зачем? Словом, сыскарь. Ищейка. Сам от себя порою устаю, а тут еще после психушки никак не отойду.

— Какой еще психушки?

— Да вечером сядем, и я все расскажу.

— Так мы и так сидим.

— Нет, Петр, мы едем, — сказал Климов. — Едем.

Петр посмотрел недоуменно:

— Куда едем?

— В поликлинику.

Почувствовав, что Климов что-то не договаривает, Петр завел двигатель, переключил скорость, искоса глянул:

— Зачем?

— Ты сходишь, узнаешь, что с тем дурнем… из курятника.

— А почему ты думаешь, что он именно там?

— Когда я вышел из аптеки, мимо промчались «жигули» первой модели, красные…

— Это Валерка Глазев, мой сосед.

— …и в них, на заднем сиденье, мотал башкой тот весельчак, что завалил курятник. Держался за глаза, руки в крови. Куда они спешили? Видимо, к врачам, оказывать бедняге помощь. А после поликлиники разыщешь Федора…

— Хорошо, поехали.

— А я, — Климов потер щеку, — зайду, наверное, к стоматологу…

— Болит? — Петр надавил на газ, и «москвич» послушно увеличил скорость.

— Беспокоит.

10

Сумма, которую назвал стоматолог, оказалась чудовищной, но и терпеть зубную боль не было сил. Как говорится, прямая зависимость. Сильнее боль — солиднее оплата.

Убедившись в реальной платежеспособности Климова, стоматолог искренне обрадовался и приступил к священнодействию.