Дойти до ада
Шрифт:
Петр остановился:
— Ты это к чему?
Климову стало неловко. В самом деле, что это он так, словно ведет допрос.
— Прости. Привычка доконала. Я ведь просто так и говорить-то разучился…
— Ладно, понял.
Оправдываясь за свою дотошность, Климов повинился:
— Я профан по части похорон.
— Я тоже, — ответил Петр. — Чиновники меня в упор не видят.
— А что надо?
Петр, хмыкнув, пожал плечами:
— Ерунду. Справку о смерти из загса.
Климов потер лоб ладонью. Голова без шляпы мерзла. Удивился:
— И всего-то?
— Да, — ответил Петр. — Представь себе. Для того чтобы зарегистрировали акт о смерти, нужно принести справку из поликлиники о болезни бабы Фроси и причине смерти, а покойница ни разу в поликлинику не обращалась.
— Никогда?
— По крайней мере, в Ключеводске.
— Тогда, — Климов замялся, — должны дать в милиции…
— По шапке…
— Нет, я точно говорю, как же иначе?
— А вот так, — довольно мрачно сказал Петр. — У нас все через… другие двери.
— Отказали? — не поверил Климов.
— Выставили вон.
Мрачный вид Петра и тон, каким он подчеркнул смысл сказанного, озадачили Климова.
— А в чем загвоздка?
— В этом самом, — Петр постучал себя по голове. — В холопстве нашем и законах наперекосяк.
— Ладно, — видя угнетенное состояние друга, сказал Климов и самоуверенно шагнул вперед. — Пошли.
— Куда?
— В милицию.
— Тогда пойдем. У меня машина.
Перейдя площадь, Климов глянул на группу парней, куривших около кафе, отметил, что швейцара в дверях не было, зато у входа красовался темно-синий «мерседес-600».
«Кто-то со свитой», — уклоняясь от ветра, подумал Климов и, завернув за почту, оказался во дворе, тесно застроенном верандами, мансардами и сараюшками. Давно предназначенные под снос, эти хибарки чудом уцелели в центре города, должно быть, оттого, что каждый год подновлялись, красились во всевозможные цвета, белились густо насиненной известью, кряхтели от дождя и сырости, как и жильцы, но все еще цеплялись крыльцо к крыльцу, верандочка к сараю. Медленно врастая в землю, они тащили за собой прогнившие в подпольях доски, старые фанерные комоды, помятые картонные коробки, сырость, хлам и запах плесневелых огурцов. Во многих окнах стекла были скреплены замазкой. Строения ветшали, подгнивали, осыпались.
Картина была одинакова и на окраине, где доживала свои годы баба Фрося, и здесь, в центре, в непосредственном соседстве с центральной площадью. Климов чувствовал, что Ключеводск серьезно болен. Обречен на вымирание. Болезнь шифровала свои письмена, но ее тайнопись уже читалась во всем. Вон как образно подметил Петр: «Хоть иди и зарывайся в землю». Безработица…
Горотдел милиции располагался в двухэтажном крепеньком особнячке, подъезд к которому был усыпан опавшими листьями. Ветер шевелил их, встряхивал, перебирал и, не найдя красивых, сбрасывал к бордюру, отметая под водосточную трубу.
Зайдя в горотдел, Климов спросил капитана Слакогуза. Паспортистка, выглянувшая из своей каморки, подсказала, что он будет здесь с минуты на минуту.
Зная, что это такое «с минуты на минуту», тем более в заштатном городке, где время забывает про свой бег и переходит на размеренно-неспешный шаг, Климов сел в указанное кресло, тяжело вздохнул, потер щеку: зуб снова начал беспокоить. Надо удалять. Климов полез в карман за анальгином, но таблеток не нашел. Должно быть, потерял, когда переворачивался через спину, спасаясь от «КамАЗа»…
Главное, что паспорт с ним и пистолет на месте.
Чувствуя, что ждать начальника милиции придется слишком долго, Климов дернул на себя дверь каморки паспортистки:
— Долго мне еще? Где капитан?
Та едва не поперхнулась от неожиданности, прихлебывая чай.
— Я же сказала… А вы кто?.. Вы, собственно, чего это орете? — Она, похоже, справилась с испугом и наливалась гневом возмущения. — Закройте дверь! — И двинулась из-за стола.
— Сейчас закрою, — ласково пообещал Климов и действительно закрыл, но не перед собой, а за собой. — Где капитан? Я ваш коллега.
Его стремительность и резкость тона лишили паспортистку дара речи. Она защитно выставила руку.
— Н-не-не под… ходите.
— И не собираюсь.
— Тогда, — она махнула на него, — уйдите! А не то…
— Что то?
— …я позвоню ему! Он вас упрячет…
— Вот и позвоните. Окажите милость.
Не веря в то, что ей позволили осуществить угрозу, паспортистка рывком подняла трубку телефона.
— Простите, Михаил Сергеевич, тут вас, — она замялась, исподлобья зыркнула недобрыми глазами, — требуют… не знаю… я им говорила… угрожают, — она победно вздернула свой подбородок, — да, один… простите, хорошо… — И положила трубку на рычаг. Не опуская подбородка, проговорила: — Сейчас будет.
Климов вышел.
Прошелся по приемной, подошел к окну, оперся пальцами о подоконник.
От нахлынувших размышлений оторвал скрип половиц.
Толстогубый капитан с отвислым брюхом пропихнул в дверной проем свое большое тело и внимательно окинул взглядом нарушителя покоя.
Покачнувшись на складках мешковины, заменявшей половик, он буркнул паспортистке, выскочившей из своей каморки, чтобы она навела порядок, и скрылся в кабинете.
Пистолет в кобуре, а кобура под брюхом. Климов его узнал. Они учились вместе в восьмом классе. Мишка Слакогуз, известный ябеда, подлиза, обжора и лентяй.
Естественно, теперь ходит в начальстве, пусть даже в подчинении у него одна лишь паспортистка.
Интуитивно чувствуя, что Слакогуз не скоро позовет его к себе, Климов решил дать ему возможность выпендриться.
Он вновь оперся пальцами о подоконник.
Мишка Слакогуз. Ну надо же! Какая встреча… Жаль, что нет оркестра и цветов. Да… кстати, нужно бы спросить Петра о музыкантах… Кто-то же играет здесь на случай похорон… еще венки и траурные ленты… но главное, конечно, это справка.
Заслышав за спиной чьи-то шаги, Климов невольно обернулся: в каморку паспортистки заглядывал Сережа-санитар из отделения для буйных.