Дождь-городок
Шрифт:
Мне показалось, что я чувствую его боль и его унижение. И мне стало нестерпимо стыдно и захотелось сделать все, что только в моих силах, чтобы помочь этому большому и беспомощному сейчас человеку.
— Поверьте, Андрей Павлович, я глубоко уважаю вас обоих…
Он махнул рукой:
— Я знаю, Коля, знаю. Ты из порядочных. Иначе я не сидел бы здесь с тобой. У меня еще хватит силенок отвинтить голову мерзавцу. Ты не такой… И Светлане я верю. Но жизнь есть жизнь. Не все зависит от наших добрых намерений… Она часто говорит о тебе, много думает… Это понятно. У нее не ладится со мной, а ты парень умный, честный, интересный.
Андрей замолчал, но я видел, что он сказал не все.
— Вот что. Разлей-ка, что там осталось, по последней. Мне нужно спросить у тебя еще одну штуку, очень трудную.
Мы допили водку.
— Прости меня, Коля. Но… она тебе тоже нравится?
— Да.
— Я так и думал. И знаешь что? Уезжай. Уезжай потому, что другого выхода нет.
Ступак сказал это, не требуя и не прося. Сказал то, что было фактом. И я не мог не согласится с ним.
— Я знаю. Я уже решил. Я уеду.
И мы еще раз посмотрели друг на друга. Хорошо и честно. Андрей встал:
— Спасибо, Коля. И не падай духом. У тебя еще все впереди. А теперь я пойду. Пора. Водку выпили, все сказали. Болтать просто так ни к чему. Держи.
Он протянул мне руку, и я пожал ее.
— Будь здоров и не обижайся на меня.
На крыльце я заметил, как опять хмелеют его глаза. Наверно, нервный заряд, которым он держался во время этого трудного разговора, иссяк. Андрей шагнул по ступенькам вниз, покачнулся, остановился, собрался с силами и двинулся в темноту.
*
Итак, все стало на места. Теперь я точно знал, что уехать необходимо. Два часа назад отъезд еще казался мне бегством, капитуляцией, но сейчас он приобретал смысл, мог принести какую-то пользу. И от этого было легче. Спать не хотелось. Я надел пальто и вышел на улицу.
Ночь была лунная. По небу стайками бежали белые барашки облаков, но казалось, что они застыли неподвижно, а луна проваливается сквозь них, падает и никак не может упасть на землю. Я вспомнил, как Андрей подсчитывал в вагоне прожитые дни, и невольно прикинул, сколько же дней провел я в Дождь-городке. Оказалось, сущая чепуха, а случилось за это время так много, что хватило бы на годы! И все-таки быстро оно промчалось, пробежало, по своим непонятным законам, с каждым днем набирая скорость.
Это напоминает провожание на вокзале. Сначала ты украдкой поглядываешь на часы, сколько осталось до последнего звонка, и радуешься, что осталось немного. «Наконец-то!» — думаешь с облегчением, услышав гудок. А поезд еще стоит, и все недоуменно пожимают плечами. Но вот он трогается почти незаметно, и ты сначала идешь рядом, даже немножко обгоняя поезд. А он движется все быстрее и быстрее, и за ним уже не поспеть, даже ускорив шаг, даже бегом, и, наконец, скрывается за семафором, а ты останавливаешься запыхавшись, и все кончается. Все, что было, уже никогда не повторится. И как вчера ушла Вика, так завтра уйдут Андрей и Светлана, а я буду стоять где-то на новой станции или полустанке, провожая других людей, пока не придет последний поезд.
Может быть, случайно, а может быть, подсознательно, подчинясь влиянию «железнодорожных» размышлений, я вышел к вокзалу. Там, как всегда, суетились люди, и старенький, вовсе не символический поезд дожидался своей очереди отправиться до ближайшей станции. Народ, нажимая на проводников, размахивал билетами у вагонов, и никто не жалел, что минуты эти больше не повторятся. Вернувшись к жизненной действительности, я неожиданно почувствовал желание поесть. Водка и морозный воздух вызвали аппетит.
К счастью, а может быть наоборот, ресторан еще не закрыли. Можно было поужинать, не оглядываясь по сторонам. Было слишком поздно, чтобы здесь могли оказаться мои знакомые, да и знакомых бояться уже не стоило.
Я вошел в зал и сел за один из свободных столиков. Он показался мне экзотическим: стоял под большой пальмой, а над ней, как далекое созвездие в кольцах Млечного Пути, висела в клубах табачного дыма бронзовая люстра.
«Вот и помечтай здесь, Коля, о будущем, о дальних странах. Они ждут тебя. Может быть, ты и не уедешь на Чукотку или в Якутию, но ты можешь поехать туда. А ведь это самое главное для человека — иметь возможность. Это то, чего нет у Андрея, чего уже нет у Вики и у многих других людей. А у тебя есть, сегодня еще есть та тревожная свобода, когда ты хозяин своей жизни, что бы там ни вычерчивал проклятый мальчишка. Ты сегодня еще счастливый человек, Коля, так пользуйся же этим и ни о чем не скорби и не жалей. Даже о Светлане. Андрей сказал правильно: у тебя все впереди!»
С этими мыслями смотрел я в меню и выбрал коньяк, балык и бифштекс — ужин мужчины, принявшего важное решение. Официант записал заказ в блокнот, и я стал ждать, вытянув ноги под столом.
Я хотел подвести какой-то итог тому, что случилось со мной в этом дождливом городке, но чем больше старался, тем труднее становилось итожить. Все зависело от того, как смотреть на вещи. Получалось два противоположных изображения: негатив и позитив.
Позитив выглядел приблизительно так: молодой способный учитель приезжает в маленький провинциальный городок. Учитель честен и благороден, поэтому его невзлюбили и всячески выживают местные бюрократы. Зато его полюбила красивая женщина с необычной судьбой. Он возбуждает чувство даже у жены друга, верной матери и супруги, и в конце концов уезжает из городка, чтобы сберечь семейный очаг.
На негативе все было наоборот. Желторотый, неопытный юнец приехал в город, который жил и живет своей жизнью, по своим законам. У юнца есть добрые намерения, но нет воли к борьбе за свои убеждения, и школьные бюрократы без особых трудов ставят его на свое место. От скуки ему действительно отдалась интересная женщина, но бросила его немедленно, как только представилась возможность устроить свою жизнь. После ее отъезда юнец начал морочить голову жене приятеля, и тот был вынужден предложить ему убираться из города подобру-поздорову, чему неудачливый герой даже обрадовался, по причине общей никчемности.
Да, негатив получался уж слишком негативным! И хотя я понимал, что истина где-то между полюсами, зафиксировать ее было трудно. Не могла же она быть точно посередине. Наверно, тянулась к какому-нибудь краю! Но к какому?
Официант принес коньяк, нарзан и закуску. Коньяк показался мне противным, и я не стал тянуть его по рюмкам, а сразу вылил в стакан и запил теплым невкусным нарзаном. Поп том принялся перетирать тупым ножом кусок балыка.
Наблюдавший за мной из угла официант появился за спиной и протянул руку к пустому графинчику: