Дождь идет
Шрифт:
В тот день я не вспомнил ни о своей игрушечной мебели, ни о зверях. Не знаю даже, приносила ли матушка мне в десять часов гоголь-моголь, которым меня подкармливали, ибо, по ее словам, я не отличался крепким здоровьем.
Как мне сейчас кажется, дети настолько сильно и остро все воспринимают, что воспринимать длительное время они просто не способны, этим, вероятно, и объясняется новый провал в моей памяти.
Четкие картины и впечатления возникают у меня вновь лишь с той минуты - думаю, что было около трех часов, так как
Тетя Валери накинулась на газету со свирепой жадностью, словно это был корм, которого она заждалась. Она потребовала, чтоб я подал ей очки. И даже не потрудилась протереть стекла, хотя одно совсем засалилось.
– Слушай, Жером...
"С первых дней расследования сыскная полиция была убеждена, что покушение на площади Этуаль совершено анархистом-одиночкой. Бомба, хотя и большой разрушительной силы, о чем можно судить по последствиям, изготовлена кустарно, что исключает предположение о группе террористов.
Кроме того, к приезду высокого гостя были приняты особые меры предосторожности, и можно утверждать, что все подозрительные лица, принадлежащие к известным группировкам, были взяты под надзор или подверглись превентивному аресту.
Вчерашний день многие из находившихся на месте преступления были вызваны на улицу Соссэ. Напомним, что, если преступнику и удалось скрыться, воспользовавшись паникой, его все же видели стоявшие рядом люди, в частности целое семейство с авеню де Тери, которое забралось на лестницу-стремянку.
В течение долгих часов полиция, с присущим ей при такого рода опросах терпением, предъявляла людям, которые могли видеть убийцу, сотни фотографических карточек подозрительных.
Можем сообщить, что по меньшей мере пять свидетельских показаний сходятся в опознании одного лица, уроженца французской провинции, который уже однажды заставил о себе говорить при подобных же обстоятельствах.
Речь идет об одном выходце из почтенной семьи, но в настоящее время мы лишены возможности дать более подробные сведения, дабы не помешать работе полиции.
Всюду разосланы соответствующие инструкции.
Мы надеемся в ближайшие дни сообщить нашим читателям все подробности этого дела, по счастью не имевшего в международном плане тех последствий, которых можно было опасаться..."
Там встречалось много непонятных мне слов. Тетя Валери по два и по три раза перечитывала особенно понравившиеся ей фразы.
– Без сомнения - сын!
– злорадно заключила она.
Она имела в виду утренний обыск у Рамбюров. Но сын - для меня это был Альбер. Я ничего не понимал. И совершенно опешил.
– Надо полагать, его не нашли... Я усиленно думал. "Не нашли"? Но ведь когда вошел комиссар, Альбер сидел дома без штанов!
– Хотя слишком большая наглость явиться сюда и спрятаться у матери...
Нет, это было чересчур для меня! Я не способен был все это переварить. Голова горела и раскалывалась.
Но еще больше меня пугало другое: две группы так и не разошлись: полицейские, делавшие вид, будто прогуливаются, и другие - горстка мужчин, неизвестно почему продолжавшая стоять на площади, где им вовсе нечего было делать.
Я боялся, ужасно боялся!
V
Не странно ли все-таки, что, доживи я до глубокой старости, доживи я даже до ста лет, два существа навсегда останутся для меня вне рода человеческого, вне всяких и всяческих представлений взрослых; и старик, каким я стану, сидя на солнышке, закрыв глаза, увидит устремляющиеся в небо как бы языки пламени или как бы фосфоресцирующие души; и при всем разуме и жизненном опыте старик этот будет по-прежнему называть их по имени и звать их, а может, и разговаривать с ними?
Первая из этих душ - моя сестра.
Когда, в сущности, я узнал, что у меня была сестренка? Да примерно в ту пору, поскольку тетя Валери нечаянно вызвала это признание однажды вечером, когда мы ужинали за нашим круглым столом. Отец заметил матери, что у нее под глазами темные круги, на что она, наверное, ответила:
– Я немного переутомилась.
Тогда, не знаю уж почему, кинув на меня, словно хотела меня раздавить, уничтожающий взгляд, тетя Валери раскрыла свою противную огромную пасть:
– Жаль, что у тебя не девочка, а мальчик... Я уставился в тарелку и не видел, как матушка изменилась в лице. Пролетел тихий ангел... Неожиданно
,
я услышал странное сопение, поднял голову: матушка, закрыв лицо руками, вскочила из-за стола, торопливо направилась к двери и, все убыстряя шаг, не сдержав рыданий, устремилась вверх по лестнице.
– Что это с ней?
– удивилась тетя. Отец ответил, и я не узнал его обычного голоса. Ему не хотелось говорить при мне.
– У нас была девочка...-сказал он.
– Сразу же после Жерома...
– И она...
– Да... Спустя несколько часов... Сделали все возможное...
Я не заплакал, но кусок не шел мне в горло. Матушка не возвращалась. А скотина тетка начала рассказывать истории об умерших маленьких девочках, но отец не слушал, он настороженно ловил каждый звук сверху.
Все-таки он дождался конца ужина. И направился к лестнице с таким видом, будто ничего не было сказано. Остаться с глазу на глаз с тетей я просто не мог и потихоньку пошел за ним.
Родители не зажгли света. Я бесшумно приблизился к двери. В полумраке я различил матушку: она лежала ничком на кровати совершенно одетая, уткнувшись лицом в подушку, и спина у нее тряслась от рыданий; а отец-я впервые видел, чтоб отец стоял на коленях возле кровати,- держал матушкину руку, другой рукой гладил ей волосы и шептал: