Дождь из высоких облаков
Шрифт:
– Вот увидишь! Мы с тобой поедем сначала к Игорю Александровичу, а потом в Головино, к старикам. Будем ходить на рыбалку и за грибами.
– Два месяца?
– Нет, еще надо навестить мою маму в Белореченске, – мечтательно сказал он. – А там рукой подать до Черного моря. Научу тебя нырять с аквалангом, станем собирать раковины с морского дна... А еще там можно найти совершенно целые греческие амфоры.
– Не верю...
Теперь и он засмеялся:
– Да я сам не верю! Я еще ни разу не был на морском дне. Но очень хочется... А еще у мамы есть сад. И в ноябре там поспевает виноград. Мы с тобой станем его собирать, давить и делать вино.
– Ты сказочник, Сережа, как мой папа.
– Хоть помечтать. Я еще не собирал виноград и не делал вина. Но когда-нибудь, например, во второй жизни, сделаю обязательно.
– А где твой отец?
– В Афгане погиб.
– Прости...
– Двадцать лет прошло, я уже привык...
Потом они сидели в беседке и дружно зябли: внезапно наплывшие облака скрыли солнце. Но холод их нисколько не беспокоил – чем теснее они прижимались друг к другу, тем сильнее кружилась у обоих голова...
И снова шли по аллеям, стараясь свернуть подальше от таких же гуляющих пар, компаний и одиночек.
А после на безлюдной поляне танцевали вальс и громко хохотали, да так, что приходилось, сгибаясь пополам, останавливаться...
И потом было утро, Андрей варил кофе на кухне, а Надежда исподтишка наблюдала из-за полуприкрытой двери спальни.
Андрей разлил кофе по чашкам, поставил их на поднос и понес в спальню. Надежда нырнула в постель и сделала вид, что спит. Он опустил поднос на тумбочку, встал на колени перед кроватью и стал смотреть на нее, подперевшись кулаками.
– Знаю, что ты не спишь, – тихо проговорил он. – А только притворяешься. Я чувствовал твой взгляд, пока был на кухне.
Она открыла глаза, но даже не пошевелилась. Он поставил чашку на ладонь.
– Никому еще не приносил кофе в постель.
– Удивительное совпадение, – приподнимаясь, то ли в шутку, то ли серьезно отозвалась она. – А я мечтала, чтобы кто-нибудь когда-нибудь подал мне утром кофе. Даже загадала: кто это сделает, за того и замуж пойду.
– И никто не удосужился? Вот дураки!
– Они-то дураки. А вот что теперь станешь делать ты?
– Что? Думаю, моя песенка спета.
Андрей скинул рубашку, прилег рядом с Надеждой и потянулся за своей чашкой. Но она отставила кофе и спросила с испугом:
– Погоди, Сережа... А это что у тебя на спине?
– Где?
– Вот. – Она дотронулась до его кожи. – Это... рана?
– А, уже зажило! – легкомысленно отмахнулся он. – Нечего разглядывать голого мужчину! Давай пить кофе.
– Нет, все-таки ответь.
– Мужчин шрамы украшают, не приставай!
– Это не шрам... Это же недавняя рана!
– Зато я месяц в госпитале отдохнул и теперь с тобой!
– Я почувствовала. – Она села, прикрывшись одеялом. – От тебя пахнет больницей.
– Да? Не обращай внимания, скоро выветрится...
– Почему не позвонил мне из госпиталя? Ты же был в Москве? Я бы пришла к тебе!
– Зачем?
– Не знаю... Чтобы быть рядом.
– И видеть меня на больничной койке? Не дождетесь!
– Сережа... Только не говори, что был ранен, когда разбирал завалы. Ты воевал?
– Придумать какую-нибудь героическую историю? Запросто...
Надя съежилась, обхватила руками колени, положила на них подбородок. Смотрела, как собаки смотрят на вожака стаи. Андрей этого не выдержал, заговорил резко, не выбирая слов:
– Мы разбираем завалы. Черпаем чужое дерьмо, как ассенизаторы. Политики и всякая сволочь гадят, а мы потом разгребаем...
– Неужели ты убивал людей, Сережа?
– Людей убивают наемники, – жестко отрезал он. – А я солдат Отечества и уничтожаю его врагов. И впредь буду делать это. Еще за Володьку не отомстил...
Она застыла, на побелевшем лице выделялись ставшие огромными глаза и сжатые губы.
– И ты снова сейчас поедешь... воевать?
Он сел, приняв точно такую же позу, как она.
– Завтра рейс из Чкаловского, в семнадцать десять.
Надежда порывисто обняла его, повисла, уткнувшись в шею. Он не шелохнулся, словно каменный.
После долгой паузы пролепетала безнадежно:
– Хочу за тебя замуж... Делай скорее предложение. Ну?
– Сейчас не буду.
Она ожидала этого.
– Странно... Никто никогда не подавал кофе. Никто не делал предложения. Ну-ка, Сережа, скажи, почему.
– Не хочу, чтобы ты овдовела... Я суеверный.
– Знаю... Все, кто связан с риском, суеверные. Летчики, моряки, военные... Они говорят не «последний», а «крайний»...
– Тем более если знаешь... Володька женился на Тамаре... В первый и последний раз... Через год погиб.
Она чуть пошевелилась.
– Зачем ты мне врал про пожар в завале?
– Я не врал. Володька сгорел. Вернее, его сожгли. Взяли в горах тяжело раненного, облили напалмом... И сняли это на видео. Я смотрел...
Надежда обхватила его голову обеими руками и замерла. Он посчитал, что сказал слишком много, добавил виновато:
– Ничего больше тебе не скажу... Ты слишком впечатлительная.
– Сережа, Сережа, Сережа, – взмолилась она ему в ухо. – Я хочу ребенка. Я хочу ребенка! От тебя, слышишь?
Он высвободился, посмотрел ей в глаза.
– Прости... Не будем плодить безотцовщину. А вот когда кончится война... И начнется вторая жизнь... Как у твоего отца...
Надежда с потемневшим чужим лицом отшатнулась.