Дождь
Шрифт:
Зазвонил телефон. Лена дернулась, но, вспомнив Чугунова, решила не подходить. Однако телефон не умолкал, и ей пришлось взять трубку. Звонили из райотдела милиции. Лейтенант Луков передал трубку Баратынскому.
– Ленка, это я, Дмитрий Баратынский! Скажи, ты летала сегодня с этим, ну... сама знаешь?!. А?!.
– Летала, - помолчав, сказала Лена.
– Во!
– вдруг дико заорал Баратынский.
– Она летала! А я что говорил! Что и требовалось доказать! Трубку взял Луков.
– Это товарищ Неверующая?
– спросил он.
– Да, - ответила Лена.
– На чем вы летали?
–
– Ни на чем, просто так...
– Понятно, - усмехнулся Луков.
– Извините за беспокойство, до свидания!..
– До свидания, - сказала Лена и положила трубку.
Вечером у себя дома Баратынский плакал, уткнувшись лицом в пухлые Дусины колени, плакал из-за того, что не помнил ни строчки из "Каменного гостя", все вылетело из-за этого дурацкого происшествия, и он совсем не может играть, не ощущает ничего, пусто все в душе и на сердце.
– Это она, она накаркала!
– в слезах кричал он, тыча пальцем вниз.
– Она, ведьма чертова!
– Да уж какая из нее ведьма? Из Ленки-то?!. Ну, чо ты придумываешь?!. улыбалась Дуся.
– А кто это со мной все проделал?!. Значит, он, летальщик или дьявол, как его там?! Я же чувствовал роль, чувствовал и Верку эту, ну, которая Лауру играет, прямо затискивал, так и горел весь, пылал, был счастлив, как идиот, а сейчас...
– Я этой Верке глаза выцарапаю!
– вдруг оттолкнув его, взвилась Дуська. Я те покажу горение, ты у меня потискаешь, уродина плешивая! На порог больше ДК не взойдешь, вражина, понял?!.
– Ты чего, чего взбеленилась, оглашенная?! Озверела совсем?!. поднимаясь и хлюпая носом, возмутился Баратынский.
– Я те озверею, гад ползучий! Я те покажу Верку-Лаурку!
– И Дуська, схватив поводок Дженни, принялась нахлестывать мужа. Он бегал по комнатам, вопил, собака лаяла, и жизнь продолжалась.
Дождь, Лена и Петр Иваныч, сидя в комнате, играли в лото. Раскрытое окно выходило в сад, цветы яблонь осыпались, и запах кружил им головы. И совсем не чувствовалось жары.
Откуда-то доносились вопли и ругань. Ругались Баратынские, и эта семейная ссора очень кстати вписывалась в тихий вечерок, напоминая о реальной, грубой, но в общем хорошей жизни.
– Квартира на нижней, - мурлыкал Петр Иваныч, напевая: "Огней там много золотых на улицах Саратова, парней так много холостых, но я люблю женатого...", все повторяя и повторяя последние строчки. Потом он кончил на низ, и они стали играть еще одну партию, и опять выкрикивала Лена, а Петр Иваныч перешел на второй куплет.
Дождь смотрел на Лену, а она ловила эти взгляды, и сердце ее замирало. Теперь уже все - и экзамены, и институт, и мечты - все отошло куда-то в сторону и не имело ровным счетом никакого значения. Был он и его любовь, ее восторги, их будущая семья, вот что имело теперь значение - с ним она готова была ехать, идти, лететь куда угодно. Ее лицо теперь светилось этой простой мудростью, она вдруг из девочки превратилась в женщину и невольно думала о детях, и груз будущих забот уже волновал ее. Она входила в эту новую жизнь, как входят в теплые воды моря.
– Квартира на верхней, - мурлыкал Петр Иваныч.
– У меня на средней, - вторила Лена.
– Одиннадцать, барабанные палочки!..
И Дождю казалось, что все бессмертие не стоит вот такого тихого и теплого вечера, похожего на море...
Старик, приникнув ухом к небосводу, слушал его мысли и грустно покачивал головой, словно и вправду соглашаясь с ними.
Шилов не ходил, а летал. Он так это и чувствовал: ле-та-ю! И утром он влетел к себе на пятый этаж, ворвался в квартиру и долго ходил кругами по комнате, размахивая руками, как крыльями, напевая: "Джонни, ты меня не знаешь, ты мне встреч не назначаешь, в целом мире я одна знаю, как тебе нужна, потому что ты мне нужен!" В его голове еще звучал дерзкий голос Капитолины Лазаренко, и Шилов от восторга даже подпрыгнул на месте, как вдруг сердце сжалось и день потемнел в глазах.
Лев Игнатьич ухватился рукой за стул, но он упал, и Шилов полетел на пол.
– Боже, как это... хорошо, только больно почему-то, - проговорил Шилов.
Было утро шестого, а может быть, седьмого дня, Дождь уже потерял им счет, ибо решил окончательно возвратиться. Он входил в подъезд, когда вдруг услышал стон Шилова с пятого этажа. Не раздумывая Дождь взлетел на балкон Шилова и прошел в комнату.
У Баратынского к тому времени совсем пропал голос. Он говорил шепотом, и Дуська подставляла ухо, чтобы его услышать.
– Все, отбегал за юбками!
– веселилась она.
– Теперь за мою держись, а то в дом глухонемых сдам!
– и сама же хохотала во всю мочь от собственных слов.
– Дура, вот дура!
– возмущался Баратынский, но Дуська его не слышала, и это бесило слесаря больше всего.
Баратынский, воспользовавшись недугом, взял больничный. Врачи говорили разное. Одни утверждали, что всему причина печень и как следствие осложнение на связки, другие доказывали, что, наоборот, связки сами по себе, а печень в порядке. Но Баратынский чувствовал: без Него не обошлось. Сейчас, увидев, как что-то взлетело за окном, он бросился туда и чуть не выскочил следом. Вовремя одумался - третий этаж, падать больно.
Дождь быстро разбил тромбик, образовавшийся в одном из сосудов, бегущих к сердцу, и все обошлось без разрывов. Лев Игнатьич даже поднялся и сел.
– Что это было?
– спросил он.
– Да так, - Дождь улыбнулся, и десятки морщинок разбежались по лицу. Пустяки! Я вас как-нибудь почищу.
– Чем это?
– не понял Шилов.
– Щеткой! Как трубочисты чистят трубы, так и я...
– Спасибо. Я - Лев Игнатьич!
– Шилов подал руку.
– Дождь...
– Интересное имя... А как вы зашли?..
– Через балкон, - объяснил Дождь.
– А-а-а...
– плохо понимая, кивнул Шилов.
– Это у меня, наверное, от перевозбуждения... Давайте я вам что-нибудь подарю, а?
– Он оглянулся в поисках подарка, увидел статуэтку чугунного литья, еще того, старинного, и обрадовался.
– Вот, это хорошая вещь, каслинское литье, редкая штука, возьмите.
Шилов схватил статуэтку и протянул Дождю.
– От чистого сердца!.. Вы меня спасли, я не могу!..
– Шилов улыбнулся.
Из чугуна был отлит старик с веслом в лодке. Он замахнулся, чтобы сделать гребок, и застыл... Дождь молча смотрел на старика, не в силах шевельнуться. Точно холодок пробежал по спине.