Дожди на Ямайке
Шрифт:
Однако Ноблес и Киямпур в своем коротком разговоре только вскользь упомянули о бессмысленности соперничества в такой момент. Не то чтобы они об этом не думали. Не то чтобы они не понимали в полной мере своей обреченности - возможно, даже наоборот, слишком понимали; и как раз поэтому начали свое единоборство, выполнив все преддуэльные ритуалы, которых никто от них не требовал, и начав сражение за сокровище, которое вряд ли стоило борьбы раньше, которое уже ничего не стоило сейчас и которое в любую минуту могло сгинуть вообще - как, собственно, и они сами. Возможно - так подумал позже Ноблес, - ими обоими двигало то, что движет обреченным на забой мясным скотом,
Возможно. Ибо совокупление в те страшные дни стало чуть ли не единственной страстью, чуть ли не единственным занятием всех мамутов - как здоровых, так и больных, но еще способных двигаться. Амазонки, прежде безотказные и выносливые, как вьючные пауки, в ужасе прятались от обезумевших мужиков - но те все равно разыскивали их. Каждое совокупление теперь неизменно сопровождалось насилием, порой смертью, хотя за это, ввиду недостатка женщин, убийцу ждала обязательная казнь.
"Родственницы" эти тоже подпали под "Холокаст", однако для них Федер особой изобретательности не проявил и в результате их косила только одна болезнь - "зеленые муравьи".
"Зеленые муравьи" - болезнь, которую изобрел сам Федер. После того как Андрон Кун Чу свел с амазонками счеты, Федер даже решил было пощадить женщин, потому что мстить им считал постыдным для мужчин занятием. Может быть, в первый раз за всю свою ямайскую эпопею он ощутил тогда некоторый неуют от своей идеи мести вообще, но давать задний ход было уже поздно даже "зеленых муравьев" отменить оказалось невозможным.
Это очень неприятная штука. Начинается она в менструальный период, когда любая женщина, амазонка или неамазонка, и без того взвинчена и чувствует себя не лучшим образом. Впервые болезнь проявляется, как правило, ночью в виде невыносимой чесотки в вагине. Любая попытка почесаться лишь усугубляет страдания. Чесотка не только не утихает, но уходит глубже и превращается в мучительную, то острую, то немного стихающую, но не прекращающуюся ни на секунду боль.
Вскоре и окружающие, и сама больная чувствуют вонь - резкую, ни на что не похожую, истекающую из вагины. С этого момента женщина превращается в полусумасшедшее существо, наблюдающее за собственным умиранием. Больная иногда начинает жутко кричать, звать на помощь, но чем дольше, тем крики становятся реже. Обреченная затихает в ожидании смерти-избавительницы.
Но ее поджидает еще и психологический шок, когда к боли добавляется омерзение к своему телу. Сначала несчастная чувствует жжение, затем щекотку оттого, что кто-то ползает по ней. Это и есть "зеленые муравьи" отвратительные мутанты, похожие на термитов, которые поедают тело изнутри. Из чего следует, что жизненно важные органы уже повреждены и смерть наступит не позже чем через час.
У женщин месячные наступают в разные сроки. Поэтому "зелеными муравьями" заболели сначала только три амазонки. Жили они все в доме Аугусто и поэтому дом сразу же пропитался специфическим, ни на что не похожим запахом. Как и все прочие жертвы первых дней "Холокаста", заболевшие женщины были тут же убиты. Следующим повезло меньше "Холокаст" очень быстро вышел на тот уровень, когда страх заразиться уступил место апатии и заболевших больше уже не убивали. Особенно амазонок.
К ним, обреченным, порой уже обсыпанным полчищами зеленых муравьев, смердящим и корчащимся от болей, то и дело врывались алчущие, обезумевшие мамуты - многие из которых уже со своими страшными язвами. Большинство из них было уже неспособно к какому-либо соитию, но это их не останавливало главным для них было насилие над женской
Дико, просто дико смотрелась дуэль Киямпура и Ноблеса в обезумевшем лагере мамутов, где смерть уже выглядела естественнее всего, а нормальная жизнь была совсем забыта. Для тех, кто еще был жив, и особенно тех, кто еще чудом не заболел, эта дуэль стала единственным развлечением.
Мамуты вообще не отличаются разговорчивостью. Когда они не заняты делом, то обычно сидят у себя в казармах на койках и тупо пялятся в свои мемо, следя за событиями малохудожественных приключенческих стекол. Иногда они собираются для коллективного принятия нарко, но даже в такие моменты их общение сводится разве что к тому, что время от времени они встречаются друг с другом замутненными взглядами. Они никогда не поверяют друг другу свои проблемы. Они никогда, даже в сильном опьянении, не разражаются хотя бы безадресными монологами. Им достаточно просто сидеть рядом, занимаясь каждый собственными делами. Необходимо, правда, отметить, что такое молчаливое совместное времяпрепровождение для мамутов совершенно необходимо - они не переносят одиночества.
Сейчас, перед неизбежной и ужасной смертью, печать молчания оказалась сломана. То один, то другой вдруг начинал приставать с разговорами к оказавшемуся рядом сослуживцу, безуспешно, косноязычно пытаясь поведать что-то очень важное, ничего важного, само собой, за душой не имея. Особенно старались еще не заболевшие. В этих беседах не было никакого толку - перед смертью мамуты получили возможность узнать, что они не умеют не только слушать, но и говорить. Однако дуэль главных фаворитов Аугусто заняла всех.
Они следили за ней с вниманием, которого с их стороны не удостаивался ни один спортивный поединок. Они спорили друг с другом, они болели - это помогало им хоть чуть-чуть забыть про собственную болезнь или про ее ожидание. Еще немного, и они стали бы заключать денежные пари - до этого, правда, все-таки не дошло.
– Кто сегодня следит за Киямпом?
– Серый Иван.
– А где он?
– Он следит за Киямпом.
– Я тебя сейчас прикончу, гадина! Где Киямп?
– Я не знаю. За ним Серый Иван сегодня следит.
В начале дуэли следить за Киямпуром было очень удобно - он как занял позицию, так ее и не покидал. Выйдя из блока, в котором жил Ноблес, он спрятался в блоке напротив - тот пустовал с первых дней "Холокаста" - и через наблюдательных "стрекоз" стал следить за моментом, когда Ноблес покинет свое убежище. Ноблес, однако, не спешил выходить ни через двери, контролируемые Киямпуром, ни каким-либо другим способом.
Ноблес не выпустил "стрекоз", не прошел невидимкой и вообще не воспользовался ни одной из куаферских штучек, о которых мог узнать хотя бы из стекол. Ничего из этого арсенала он не мог использовать, даже если бы очень захотел, просто потому, что не умел работать какими-либо интеллекторами, кроме тех, что установлены на вегиклах.
В этом смысле, кстати говоря, у него было с Киямпуром равное положение. У того тоже интеллектора не было, только по другой причине. Киямпур с детства был членом тайного и очень древнего ордена "Мамма-Г", признающего только биологический интеллект. Он ненавидел интеллекторы и прочие умные приборы. Он не то чтобы видел в них опасность для человечества - на эту опасность, если она даже и впрямь существовала, ему было глубоко наплевать, - он в них видел расслабляющее начало и поэтому, считая себя мужчиной из мужчин, не мог их воспринять по достоинству.