Дознание Феррари (сборник)
Шрифт:
– А оружие? У Камилова изъят пистолет «Вальтер». Где он взял его?
– Это пистолет покойного отца Эдика, тот привёз с фронта.
– А как обстояло дело с машиной?
– Неподалёку от магазина есть столовая. Там все таксисты питаются. Мы и решили воспользоваться этим. Машина нам и нужна-то была минут на десять. Кто из шофёров хватился бы её за это время?
– От магазина куда поехали?
– На Дачную. Решили отогнать машину подальше, чтобы её не скоро нашли, а мы смогли бы в спокойной обстановке избавиться от следов. У меня с собой одеколон был. Им всё в такси и протёрли. Да, видно, поторопились…
Завьялова умолкает. Составляю протокол допроса, подаю ей для ознакомлении. Она старательно читает текст и с убитым видом подписывает протокол.
– Куда же меня сейчас, в тюрьму? А что будет с Эдиком? Поверьте, я больше виновата. Он, может, и не рискнул бы…
– Вы лучше подумали бы о своей судьбе, – говорю я тихо. Понимаю, что читать нравоучения – пустое занятие, оно мало кому помогает. И всё же мне по-человечески жаль эту девчонку. Поражаюсь её слепой влюбленности и жертвенному желанию обелить Камилова.
– Вы же мечтали стать артисткой. Отличная и благодарная профессия! А вас куда потянуло? И это при ваших-то способностях!
Завьялова поднимает па меня удивлённые глаза.
– Да-да, – говорю. – Видел вас в спектакле. Цыганку Машу играли. И очень даже здорово играли!
В глазах Завьяловой вспыхивает радость, но тут же гаснет.
– И вдруг такой срыв. А главное – ради чего?
– А может – ради кого? – снова сердито возражает Завьялова.
Я не знаю, имею ли я право говорить ей всё о Камилове.
– Ведь он же любит меня!
– Вы так уверены?
– А вы сомневаетесь?
– Любил бы – не впутал в грязное дело. Так что подумайте и об этом.
Снимаю трубку телефона и вызываю помощника дежурного:
– Уведите задержанную.
Он уводит Завьялову. А я снова связываюсь с дежурным, прошу доставить Камилова. Хочется ещё раз посмотреть на него, потолковать с ним.
Что-то он теперь скажет?
Камилов входит в кабинет, низко опустив голову. Что ж, на чудо в деле рассчитывать ему не приходится, надо держать ответ. Он тяжело опускается на стул, бросает косой взгляд:
– Меня одного взяли?
Значит, ещё теплится надежда?
– Нет, – говорю. – И Завьялову – тоже.
Он удручённо качает головой:
– Надо же… Так долго готовились… Всё, вроде бы, учли, всё по секундочкам выверили, и сорвалось!
– Ну, рассказывай, как было дело.
– Да ведь всё знаете, наверное, – отмахивается Камилов.
– А я вас хочу послушать… Говорите.
И он рассказывает. Так же подробно, как Завьялова. И всё сходится.
– Знаете, хотелось пожить красиво и независимо, – с досадой на несбывшееся завершает он показания.
– Красиво и независимо… Это как: с разбоем и стрельбой в простых честных людей? Порно, секс и насилие?
Он криво усмехается. Мол, не надо проповедей… М-да… Мой сарказм для него – явно холостой выстрел. А жаль!..
– Сколько мне дадут? – вдруг спрашивает Камилов. – Я ведь вам чистосердечно… Мог бы и промолчать… – А в тёмных глазах отчаяние.
– В салоне машины старались не наследить?
Он кивает.
– А следы всё равно оставили… Что ж вам не чистосердечно? Другого пути ведь и нет!
Камилов снова опускает голову.
– А насчёт срока наказания, – продолжаю, – так это не по адресу обратились. К тому же у меня к вам есть ещё несколько вопросов. Постарайтесь ответить так же «чистосердечно»… У вас в квартире изъяты не все деньги, похищенные в «Бирюзе». Где остальные?
Камилов долго молчит, потом с трудом зло выдавливает из себя:
– На знакомую потратил.
– На кого именно? И как?
– Серьги ей бриллиантовые купил…
И он рассказывает об Изотовой. Догадывается, что знаем о ней.
– А Нину, значит, в отставку? Как же так?
Он снова усмехается.
– Почему сразу не улетели с Изотовой?
– Билетов на самолёт не было. Не повезло.
Камилов горбится от вопросов, весь взмок. Но мне ещё надо вернуть его к истории с Ладыгиными, и я снова спрашиваю:
– Ну а что же вы о Пикулине не вспомнили? Отбывает срок парень, а мог бы стать отличным спортсменом. Интересовался, женились ли вы?
Лицо Камилова деревенеет:
– Вы и об этом узнали?
– О чём? Расскажите!
И он опять рассказывает. Всё рассказывает! Не успеваю записывать. А когда Камилова уводят, ещё долго с неприятным чувством вспоминаю его усмешки, недобрый взгляд.
Звонок телефона отрывает от невесёлых дум. Поднимаю трубку и слышу приглушённый голос Белова:
– Ну? Что у тебя?
– Всё в порядке, – говорю спокойно, – Завьялова и Камилов во всём признались.
– Вот и отлично! Теперь, что ж – домой? Восьмой час вечера!
– Иду, Александр Петрович, иду! Если бы вы знали, как мне сейчас надо быть дома!
– Тогда не задерживайся. Будь здоров!
В трубке раздаются гудки. Убираю в сейф бумаги и торопливо выхожу на улицу.
Ещё светит солнце, но воздух не такой жаркий, как днём. Взять бы сейчас с собой Елену и махнуть на речку. Вода, наверное, прелесть. А я ещё ни разу не искупался.
Но Лены нет дома.
– Пять минут, как ушла – говорит Екатерина Ивановна, – Надо же вам так разминуться!
– Одна ушла?
– Нет, со Славиком.
Жду Лену час, другой, третий… И гнетущее чувство тоски и одиночества охватывает меня. В одиннадцать осторожно прикрываю за собой дверь квартиры, спускаюсь по лестнице. Куда я иду? Зачем?