Драгоценный дар
Шрифт:
— Пока что нет. — Минуту назад Пич умирала от желания оказаться наедине с ним в спальне, а теперь вдруг ужасно перепугалась. Она совершенно не знала, что делать дальше. Она никогда не оказывалась в номере отеля наедине с мужчиной, не считая Герберта.
— Ты нервничаешь? — спросил Ари.
— Даже ноги подгибаются, сейчас упаду.
— В общем, идея именно в этом, — усмехнулся Ари.
Вспыхнув, Пич подошла к окну и притворилась, что рассматривает улицу внизу, тем временем перебирая в уме свои достоинства — или их
— Как насчет бокала шампанского? — спросил он. — Он поможет тебе расслабиться, а то ты напряжена как струна.
Она повернулась к нему лицом.
— Может потребоваться вся бутылка. Боюсь, я сделаю что-то не так.
Ари подал ей полный до краев бокал, затем сел на хрупкую на вид старинную кушетку и жестом пригласил ее сесть рядом.
— Тебе не надо ничего делать. Никаких правил не существует, Пич. Я счастлив просто быть здесь с тобой и немного поговорить. Мне так много хочется узнать о тебе.
— Например?
— Для начала, откуда у тебя такое имя?
— Папа в первый раз взглянул на меня после моего рождения и сказал, что я напоминаю ему спелый персик [4] . Мне повезло, ведь он собирался назвать меня в честь тети Гермионы, а прижилось имя Пич.
Ари рассмеялся низким мужественным смехом, так непохожим на резкий, неприятный смех Герберта.
— Да, лучше уж Пич.
Пич сделала глоток вина, потом взглянула на него. Они сидели так близко, что их бедра соприкасались.
4
Peach (англ.) — персик.
Она чувствовала его мышцы. Он обнял ее за плечи. Господи, как это приятно!
— О чем ты думаешь? — спросил он хриплым голосом, от которого по спине пробежали мурашки.
— Мне стало интересно, как выглядит спальня, — ответила она со своей обычной прямотой.
— Пошли проверим?
Ее ответное «да» прозвучало едва слышно.
Ари встал.
Пич сбросила туфли на высоких каблуках и пошла вслед за ним, чувствуя, как покраснели ее щеки при виде широкой старинной кровати с пушистым покрывалом, на котором словно было написано «Залезай!».
— Ты должна согласиться, что это гораздо лучше спальни для гостей у тебя дома, когда этажом ниже спит твоя мать, — сказал Ари, заключая ее в свои объятия и целуя в шею.
— Да, конечно, но гостевая спальня тоже подошла бы. Я не кричу, если тебя именно это тревожило.
— Ты хочешь сказать, что раньше не кричала, — ответил он, прижимая ее к себе так крепко, что она смогла ощутить всю длину его восставшей плоти у своего
— Разве нам не надо обсудить, что мы будем делать завтра? — спросила Пич.
— До завтра еще много времени.
Ари улыбнулся ей, и эта улыбка сказала все. У него был вид нетерпеливого мальчишки под вечер Рождества перед горой свертков с подарками. Только сверток перед Ари был один. Она сама. Пич молила Бога, чтобы он не слишком придирался к своему подарку.
— Может, тогда обсудим, чем мы будем заниматься сегодня вечером?
Он наклонил голову и пощекотал языком ее нижнюю губу.
— Если ты о ресторане, то мы можем заказать ужин в номер. Я надеялся получить тебя на десерт.
— Все обещания да обещания, — пробормотала она, но он заставил ее замолчать поцелуем.
Ари страстно впился в ее рот, крепко прижал к себе, пробовал ее на вкус, вдыхал ее аромат и желал так сильно, что ему потребовалась вся его сила воли, чтобы удержаться, не сорвать с нее одежду, уложить на ковер и взять тут же и немедленно.
Охватившее его желание было сильным и примитивным — «я Тарзан, а ты Джейн». Его плоть стала такой твердой, какой не бывала и в юности, когда он часами тискался на заднем сиденье автомобиля с девчонками, чьи лица и имена давно уже стерлись из его памяти.
В те дни Ари позволял тестостерону управлять своими поступками. Но даже тогда никогда не говорил женщине лживых слов и не давал пустых обещаний, которые не мог выполнить. Теперь же ему хотелось пообещать Пич весь мир.
Он оторвался от нее ровно настолько, чтобы перевести дыхание и обуздать свой слишком горячий пыл, взял за руку и увлек за собой на кровать.
— Надеюсь, когда-нибудь, когда ты будешь оглядываться на свою жизнь, ты сочтешь все, что делала с другими мужчинами, всего лишь вступлением.
— Не так уж много мне придется вспоминать. Их было всего двое.
Двое? Значит, кроме Герберта, был кто-то еще? Ари внезапно обнаружил, что ужасно ревнует.
— Всего двое? Как же это тебя миновала сексуальная революция? — Слова сорвались с его языка прежде, чем он успел его прикусить. Ну почему он все портит?
— Я была старшей дочерью. Не хотела ставить в неловкое положение отца, если мое имя появится на первой странице газет.
Ари поцеловал ее в лоб, в кончик носа, потом ущипнул губами за мочку уха.
— Знаю о Герберте. А кто был второй?
— Ланс Латроп, мой одноклассник.
Ари расстегивал пуговицы на спине ее блузки, одновременно целуя ее в бьющуюся жилку на шее.
— Латроп — это настоящее его имя?
— Да. И очень известное. У его родителей крупное состояние. Я была по уши влюблена в него три недели.
— Не слишком долго. Что случилось?
Она вздохнула:
— Ланс случился. Я умирала от желания побольше узнать о сексе. И он меня уважил. Это было ужасно.