Дракон из Трокадеро
Шрифт:
Женщина прошлась по комнате, мимолетно явив свой ускользающий, многообещающий профиль, и исчезла из поля зрения. Увидев ее перед собой, Даглан испытал настоящее потрясение. За истекшие семь лет она совершенно не изменилась. Не Боттичелли и не Леонардо да Винчи, скорее один из голландских мастеров, не столь известных у широкой публики, которых он предпочитал итальянским гениям. Незамысловатая красота, чувственные изгибы, меланхоличное выражение, за которым проглядывала веселость. Ее пластика воскресила в памяти первые любовные утехи с Лизон, любовницей его наставника Даглана, который приютил его, дал свою фамилию и воспитал индивидуалистом, полным сострадания к обездоленным. Так Федерико Леопарди стал Фредериком Дагланом. Лизон первая приобщила его к плотским утехам. А в один прекрасный день бежала с каким-то каменщиком. В душе юного Фредерика осталась рана, не позволявшая до конца верить сменявшим друг друга любовницам. В то же время это недоверие сглаживалось воспоминаниями об обнаженном теле, гибком, податливом и теплом, как свежеиспеченный хлеб, благодаря которому он возвел женские округлости в культ.
Таша поняла, что за ней кто-то следит. Мужчина, неподвижно застывший во дворе у окна, не сводил с нее глаз. Она окаменела. Кричать? Никто не откликнется. Бодуэны решили сделать выходной, всей семьей съездить на природу и даже предложили взять с собой Алису. Дверь!.. Она заперта? Нет, за несколько минут до этого Таша поднялась в квартиру, чтобы выпить лимонаду, а когда вернулась, то ключ в замке поворачивать не стала. Это означало, что мужчина в любой момент мог к ней войти. Оружие! Быстро! Таша схватила шпатель.
А незваный гость уже пропал. Женщина как загипнотизированная смотрела на щеколду. Если она опустится, дверь приоткроется. Таша изо всех сил пыталась совладать со страхом. Просто так он ее не возьмет. Она будет драться, царапаться, кусаться. А кромка шпателя достаточно острая для того, чтобы оставить после себя множество шрамов.
В дверь постучали. Таша вздрогнула. Какая неожиданность. Запереть дверь и открыть окно – вот в чем заключался лучший выход из создавшейся ситуации. Но Таша все тянула, не желая двигаться с места. Вновь послышался стук в дверь. И тогда она подпрыгнула, задвинула щеколду, подбежала к окну и выглянула наружу.
– Что вам угодно? – бросила женщина.
Незнакомец вздрогнул, на несколько мгновений застыл в нерешительности, вернулся во двор и встал перед ней. Затем снял фетровую шляпу и поприветствовал ее кивком головы. Таша по достоинству оценила его представительный вид, орлиный нос, белокурые, с легкой проседью, усы и насмешливую мимику. Морщины на фоне привлекательных серебристых прядей совершенно терялись.
– Добрый день, мадам. Могу я поговорить с господином Легри?
– Мужа нет дома, – ответила Таша, выделяя ударением слово «муж».
– Он сказал вам, в котором часу вернется?
– Нет, полагаю, он работает в книжной лавке.
– Там его тоже нет, я только что оттуда.
Теперь у Таша и ее собеседника было нечто общее: досада. И ответственность за нее лежала на Викторе.
Игривым тоном, явно не соответствующим ее настроению, женщина вымученно ответила:
– Он ненавидит долго оставаться в помещении.
– Я его понимаю. Этот мир – тюрьма, из которой нужно как можно чаще рваться на волю. Лично я ненавижу тех, кто пытается подрезать мне крылья.
Во время этого обмена фразами он продолжал пристально ее рассматривать. Таша казалось, что ее раздевают, оценивают все прелести и, не останавливаясь перед барьером в виде кожи, читают мысли. Она покраснела и заставила себя взглянуть на его руки, лежавшие на подоконнике. Они были длинные и тонкие. Руки, привыкшие ласкать и двигаться ощупью. Руки Виктора были короткие, квадратные и… наивные, – заключила она. Тут же перед глазами возник образ, который Таша пыталась от себя отогнать: пальцы незнакомца на ее груди, на бедрах, животе, пальцы, снимающие ее дамское белье. Может, она сошла с ума? Она же его совершенно не знает!
– Вы художница? Я всегда завидовал живописцам. А это полотно просто замечательное. Это ваша дочь?
– Да, наша дочь.
– Браво. Виктору неслыханно повезло. Обольстительная супруга, к тому же художница, очаровательный ребенок.
Она положила шпатель, но тут же схватила его опять, не в силах совладать с волнением.
– Благодарю вас. Вы клиент Виктора или хотите продать ему книги?
– Нет-нет, я ничего не покупаю и не продаю. Просто мне хотелось бы напомнить о себе. Когда-то мы с господином Легри были знакомы, он оказал мне неоценимую услугу, и с тех пор я остаюсь его должником. Будучи проездом в Париже, я надеялся встретиться с ним и поговорить. Я оставлю ему записку. Можно у вас попросить конверт и листок бумаги?
– Разумеется.
Положив, наконец, шпатель, Таша направилась в глубь мастерской и стала там копаться. Кошка не отходила от нее ни на шаг. Она мяукала, чувствуя легкое покалывание в животе. Таша оттолкнула ее ногой. Она догадывалась, что мужчина следит за каждым ее движением, что взгляд его задержался чуть ниже ее спины. Женщина протянула ему карандаш и блокнот. Он наклонился, используя подоконник как поверхность для письма.
– Может, вам лучше сесть за стол? – предложила она.
Даглан поднял голову и улыбнулся, увидев шпатель, который женщина вновь схватила и теперь машинально вертела в руке.
– Это было бы не совсем прилично, мадам Легри. Соседи могут подумать невесть что.
Фредерик посмотрел по сторонам.
– Вроде никого. Впрочем, как знать? Может, из-за этих занавесок за нами сейчас наблюдает какой-нибудь любитель сплетен и пересудов. Мир на три четверти состоит из злых языков, готовых разнести любую ложь, которая, как известно, является излюбленным блюдом всевозможных смутьянов. Люди порядочные…
– Невысоко же вы цените человечество.
Таша протянула ему конверт, он засунул в него письмо и заклеил клапан.
«Вот тебе и доверие», – подумала она.
– Не нужно быть ученым, чтобы понимать, что история нашего вида знала немало войн и что мирные договоры очень часто подписывают лицемеры, преследующие одну-единственную цель: вновь взяться за оружие, чтобы приумножить свои накопления. Торговля оружием – дело доходное. Богатые становятся еще богаче за счет обнищания бедных. Все остальное – лишь пустые разглагольствования. «Words, words, words» [47] , как писал Шекспир. Вы выставляете свои работы? – вдруг спросил он. – Я тоже обладаю некоторыми способностями к каллиграфии.
47
Слова, слова, слова (англ.).