Драконы ночи
Шрифт:
– Боже мой… какой ужасный ребенок. – Ольга Борщакова смотрела на девочку с отвращением, словно на какое-то насекомое. – Это она?
– Даша, это та самая девочка? – спросил Шапкин.
Но вместо ответа…
– А это вот тебе! – крикнула Даша, подскочила к Насте и с размаху ударила ее кулаком по голове – по грязным кудряшкам.
Все смешалось разом. Детский плач, визг… Для кульминации не хватало лишь детской драки. Но до этого дело не дошло.
– Не найдется что-нибудь из старых вещей? – спросил Шапкин Борщакову, когда волна улеглась и Дашу увели. – Я ее сейчас увезу отсюда. Дома
– Она все сказала? Она призналась? – Ольга тревожно смотрела на него. – Рома, как же ты ее нашел, а?
– Что не сделаешь ради бывшей одноклассницы? Ты, Оль, ее не вини. Она не сама все придумала, взрослый ею как куклой на веревке манипулировал.
– А его ты найдешь?
– Найду. У меня к нему много вопросов накопилось.
– Ты думаешь, это тот же человек, кто убил… ты про сына Уткина, про этого несчастного мальчика думаешь?
– Я его найду, а там допросим, наизнанку подонка вывернем, и все, все узнаем.
Глава 26
УРОК ФИЗИКИ
В то самое время, когда Шапкин и Катя поднялись на борт «поплавка», Анжела Харченко по прозвищу Аптекарша сделала то, что делать, собственно, прежде не собиралась, – посетила школу, где работал Кирилл Уткин.
Что он в школе, она узнала от него самого по телефону – наконец-то прервав молчание, он ответил ей. О том, что его сына нашли убитым, знал уже весь город. Известно было в городе и о том, что Уткин ездил в морг опознавать тело. И вот ПОСЛЕ ВСЕГО наутро он явился в школу, не отменив своих уроков.
Когда он сказал ей по телефону, что ему пора, что уже звонок, что ученики ждут, сказал как-то даже слишком спокойно и отрешенно для такой ситуации, у Анжелы, которая в начале их романа не испытывала к нему каких-то особенных чувств, сердце сжалось от жалости, от нежности, от страха. «Какой же он все-таки… кремень, настоящий мужик. Ни слез, ни истерики, ни запоя – это в такой-то беде, – думала она. – Как сказал-то, а? „Меня ждут мои ученики“, – словно Павлов или Мечников. Работа превыше всего, превыше личного, превыше горя, как это в фильмах нашего с ним детства показывали».
Подхваченная внезапным душевным порывом, Анжела решила немедленно увидеться с ним. Она подождет его у дверей класса, обнимет, сожмет его виски ладонями, заглянет в его глаза. Сколько же он испытал всего за эти страшные дни! Бедный, бедный мой… Ничего, ничего, она хоть как-то попытается облегчить его боль, утешить, успокоить.
Правильно говорят – люди познаются в несчастье. Если Кирилл так ведет себя во время таких испытаний, выпавших на его отцовскую долю, то… он настоящий. Да, да, он настоящий, сильный, за таким всю жизнь будешь барыней, такой не бросит тебя на старости лет ради какой-нибудь смазливой шлюхи. И за деньги свои, за аптеку с таким, как он, можно быть спокойной. Такой не предаст, не обманет, не ограбит. Такой, как он, – настоящий. Самый-самый что ни на есть настоящий, подлинный, честный.
И она еще думала, еще что-то там выгадывала и комбинировала в их отношениях. Вот дура-то! Да за такого замуж надо срочно, пока другие – те, что моложе, нахальнее,
В школу она прибежала, запыхавшись. Первое, что увидела внизу в пустом вестибюле (шли уроки), был увеличенный портрет его сына Миши в траурной рамке, а под ним цветы в цинковом ведерке. На стене висела доска объявлений. В глаза бросался крупный четкий плакат, который гласил: «Учащиеся, уличенные в посещении ПРОВАЛА, будут немедленно отчислены из школы!»
Анжела вздохнула. В те времена, когда она была школьницей, им тоже запрещали приближаться к провалу. Говорили, что там могут быть мины и снаряды, оставшиеся с войны. Но весь город знал и другое – в провале после войны были найдены тела убитых детей, и с тех пор не было в Двуреченске места, которое бы одновременно так пугало и так притягивало. Мальчишки лазили туда тайком от взрослых, несмотря ни на какие запреты. Впрочем, запреты всегда бесполезны. Вот Кирилл наверняка сыну своему строго-настрого запрещал разговаривать с незнакомыми, тем более куда-то уходить с ними. А вот чуть отвернулся, недоглядел, и парнишка нарушил запрет.
Анжела спросила в учительской, в каком классе сейчас урок физики. Учительницы видели ее вместе с Уткиным на улице и в кино, поэтому не надо было притворяться, что она родительница какого-то там оболтуса.
Идя по коридору, она думала: каково это – преподавать в той самой школе, которую когда-то сам закончил? Она, наверное, так не смогла бы. А вот Уткин смог. Сейчас он завуч, а совсем скоро станет директором школы. И все это хозяйство – классы, лаборатория, спортзал – станет его епархией. Это все и сейчас его, но тогда будет уж совсем солидно. «Мой муж директор школы, – сказала она себе. – И у нас свой бизнес – фармацевтический». Как звучит! Директор есть директор, он и в администрацию городскую будет вхож, и в район, да и губернатор вон на «день знаний» с директорами школ запросто встречается.
Дверь класса была приоткрыта. Она услышала голос Уткина:
– Изменение количества движения пропорционально приложенной движущей силе и проходит…
Анжела заглянула, увидела его у доски, пишущего мелом формулы. В классе стояла мертвая тишина. Было слышно, как стучит мел по доске. Ребята сидели как вкопанные, боясь пошевелиться. «Жалеют его, уважают его горе», – она сама едва не прослезилась. Уткин стоял к ней спиной. Она видела его сутулую фигуру, обвислые плечи, видела плешь на макушке, старательно прикрытую волосами. Горе не красит людей, что ж, она и это понимала. Делала на это огромную скидку.
– Пользуясь вторым законом Ньютона, исследуем простейшие случаи прямолинейного движения материальной точки…
Его скрипучий монотонный голос. Стук-стук – мел по доске, стук-стук, как кости скелета в морге…
Анжела смотрела в щелку двери, и душевный порыв ее мало-помалу остывал. Гнутый весь, гнутый, как вопросительный знак, и лысина вон уже просвечивает. А голос какой, боже мой, какой же нудный голос у него… И так вот будет всю жизнь: он, его голос, его физика, в которой она, Анжела, ни в зуб ногой, его лысина, а потом начнется несварение желудка, отрыжка по утрам, проблемы с простатой, затем придет старость…