Драконы
Шрифт:
— Мы останемся здесь! — рявкнул Капитан.
Он поволок меня в угол платформы и загнал туда, встав у меня за спиной. Я почувствовала себя уязвимой, стоя так у всех на виду, уязвимой для гнева Короля, для зла, которое могло произойти внизу. Я закрывала своим телом собственного отца, который когда-то называл себя моим защитником, который вставал на мою сторону в ничтожных стычках с моими сестрами, с моей матерью, с моими друзьями. А теперь он стал моим врагом из-за этой истории с Клеппером; он хотел, чтобы все несчастья мира тяжким бременем легли мне на плечи, как наказание за то, что я осмелилась пойти против него.
Все смотрели на жреца. На лице его было написано такое высокомерие, какое может
Затем, когда ткань была накинута на плечи Короля, в руках жреца остался какой-то странный головной убор, который, видимо, прежде был украшен перьями, и потрепанная маска, похожая на череп или собачью морду, страшная и отталкивающая. Все эти предметы скрыли красоту нашего Короля, так что я могла узнать его лишь по осанке и походке да по спокойствию, отличавшему его от людей, прижимавшихся друг к другу, перешептывавшихся и переминавшихся с ноги на ногу. Его спокойствие, казалось, было материальным, словно дым или запах, и оно распространилось на его придворных, заставило их замереть на месте и превратило в каменные статуи стражников, только что выводивших из комнаты слуг.
Успокаивать меня и Капитана не было нужды, потому что мы и без того стояли неподвижно на своем помосте и едва осмеливались дышать. Мой взгляд отмечал малейшие детали: шевельнувшийся стебель тростника на камнях, блеск света, отраженного от лезвия ножа. Женщина, которую подвели к голове скорпиона, где было больше всего ножей, не шевелилась; я чувствовала, я почти видела, что пугающей неподвижности Короля она противопоставила свое спокойствие, но иное, светлое, прекрасное, разгоняющее страх, наполнявший комнату.
Несколько мгновений в помещении стояла полная тишина. Затем его величество сделал глубокий вдох; воздух вошел через отверстия маски, наполнил его грудь, прикрытую скомканной, неопрятной тканью.
И когда он заговорил, я не узнала его голос. Он был чудовищным, глубоким, этот голос, словно его порождали легкие кого-то другого, не Короля, да и вообще не человека. Эти легкие представляли собой огромные каменные пещеры, полные дыма; стены зала задрожали и, казалось, раздвинулись, когда зазвучал этот голос, и воздух зазвенел от угрозы, которую он нес.
Женщина смотрела на Короля; она не дрогнула при этом звуке, раздававшемся из-под маски, ее не тронула сила, наполнившая помещение и заставившая стонать камни.
А в следующую минуту я уже не видела женщину, не видела, что делает Король-чудовище, потому что тростник на полу с шуршанием и шелестом начал подниматься, ножи, блеснув, со стуком вставали торчком: некоторые — на острия, некоторые — на рукояти.
Затем они подпрыгнули, и у меня перехватило дыхание, но они не обрушились на нас. Те, что были разложены у головы скорпиона, сомкнули лезвия и принялись расти и звенеть друг о друга; те, что лежали на спине, подскочили, образовав дугу, и начали покачиваться. Стебли тростника переплелись, образовывая смутную фигуру: крокодилья голова, мускулистые плечи, мощные задние лапы, между ними — огромное брюхо, пока еще плоское. У основания помоста, на котором я стояла, возник хвост, усаженный ножами, — они шевелились и звенели, затем встали на места, и травяная шкура начала разглаживаться, отливая зеленым. Существо, занимавшее
Когда превращение закончилось, тварь поднялась и села, и голова ее оказалась почти напротив меня; люди казались игрушечными фигурками рядом с ним, и пастушка была самой крошечной. От макушки до кончика хвоста чудовища тянулся ряд остроконечных ножей, превратившихся в позвонки, и когти у него были остры как бритвы. Множество зубов не помещалось в пасти, два нижних высовывались и торчали вверх, еще два верхних нависали над нижней губой, покрытой сверкавшей чешуей. Из ноздрей его вырывался зловонный пар, и существу, казалось, было безразлично, что ни придворные, ни солдаты не могут дышать. Все внимание напрягшейся твари с могучими лапами и ослепительно-желтыми глазами, как внимание кошки, завидевшей воробья, было приковано к стоявшей перед ним женщине. С моего места мне казалось, что она стоит между его двумя торчащими вверх блестящими клыками, словно жрец между двумя свечами.
Король что-то произнес, и тварь дохнула на женщину. Та моргнула, но и только; одежда ее спереди начала тлеть, прядь волос вспыхнула и, превратившись в горсточку белого пепла, упала на корсаж. Она безмятежно смотрела на ряды зубов — мы все смотрели, потому что в темном помещении они горели огнем, подобно факелам, — на язык, золотистый, изогнутый, потрескавшийся. Трещины были алыми и светились, словно уголья.
Король окончил свою кошмарную утробную речь. Гигантская ящерица ухмыльнулась, а может быть, она просто готовилась заглотить добычу. Она не бросилась вперед, как кошка, не стала играть со своей жертвой; одним движением она сцапала женщину, и мгновение спустя половина тела уже торчала у нее изо рта; еще мгновение, и несчастная исчезла, а тварь запрокинула голову, чтобы протолкнуть ее в горло, как делает птица, набрав в клюв воды. Шея твари раздулась, как будто она хотела показать нам, как движется добыча по ее узкому длинному пищеводу. Огненный язык коснулся чешуйчатых губ, кожа натянулась и обмякла, и раздался звук, которого я никогда не забуду — ящерица сглотнула, наслаждаясь поеданием жертвы, и опаленная плоть скользнула в ее желудок.
Капитан зашипел так сильно, что я почувствовала, как на шею мне брызнула слюна.
— Вот что бывает с девчонками, которые не выходят за того, за кого им приказывают!
Однако он дрожал от страха, а я была спокойна. Чушь, подумала я. Как будто сам Король устроил это представление только для меня, дочери одного из своих многочисленных воинов! Но я все равно была потрясена ужасом, происшедшим у меня на глазах, видом отца, брызгавшего на меня слюной. До меня дошло, как он разгневан; я поняла, какое это чудовищное безрассудство — отвечать отказом на требование Короля или отца. Я все-таки усвоила его урок: как бы ни был разозлен Капитан тем, что я отказала его глупцу-солдату, но, когда он узнает остальное, меня ждет нечто гораздо более страшное.
Но времени для размышлений не было: тварь подпрыгнула и попятилась, словно ее пронзили копьем. Изо рта у нее вырвался язык пламени; какой-то солдат загорелся и отлетел прочь, затем покатился по полу и рухнул в яму. Но о нем тут же забыли, потому что ящерица согнулась пополам, снова распрямилась и подняла голову к потолку, угрожающе нависая над нами. Она прыгала и била хвостом, рычала, плевалась огнем и дымом. Она рухнула на пол, извивалась и корчилась, одним взмахом хвоста разнесла колесо, обломки которого загорелись, выплюнула огненный шар, врезавшийся в стену и взорвавшийся. На стене осталось огромное черное пятно.