Драконья гавань
Шрифт:
Джерд стояла в сторонке, наблюдая за общей суетой. Лицо у нее было бледное. Несмотря на ее осанку и привычку часто поглаживать себя по животу, пока что ее беременность не бросалась в глаза, если не считать перемен в характере. В последнее время она сделалась до крайности стервозной. Ее тошнило почти каждое утро, она жаловалась на корабельную вонь, на вкус пищи, на качку. Ей было бы легче сочувствовать, решила Тимара, если бы она не настаивала, что ее нытье куда важнее, чем заботы всех остальных. Если она вела себя типично для беременной, то Тимара не желала иметь ничего общего с вынашиванием детей. Даже Грефт начал уставать от постоянных придирок Джерд. Тимара дважды слышала, как он грубо огрызается в ответ, и оба раза девушка пришла в ярость и ударилась в слезы одновременно. Как-то Грефт
Команда корабля изменилась почти так же ощутимо, как и драконьи хранители. Тимара гораздо лучше узнала Скелли и Дэвви. Часто бывало заметно, что им хочется поближе познакомиться с хранителями — в конце концов, они были почти ровесниками большинству из них. Капитан Лефтрин пытался сохранить границу между ними, но в его обороне появлялись бреши. Тимара знала, что Алум влюбился в Скелли и что им обоим за это досталось. Но крепнущую дружбу Дэвви с Лектером все, похоже, старательно замалчивали, и это казалось девушке несправедливым. Впрочем, подумала она, криво усмехнувшись, капитан Лефтрин редко советуется с ней по поводу управления кораблем.
На палубу вышла Элис и расположилась на крыше надстройки с блокнотом, запечатлевая происходящее. Тимара взглянула на нее и едва узнала прежнюю утонченную даму из Удачного, которую впервые увидела в Кассарике. Элис перестала носить широкополые шляпы, и гладко зачесанные блестящие волосы тоже канули в прошлое. От солнца и ветра ее кожа потемнела, а веснушки преумножились. Одежда честно свидетельствовала о суровом обращении, коему подвергалась. На коленях брюк появились заплаты, штанины обтрепались. Элис носила рукава закатанными, так что руки загорели на солнце. Благодаря всему этому, даже в те дни, когда женщина бывала молчаливой и печальной, она казалась куда более живой и настоящей, чем в их первую встречу. Зато ее спутник, Седрик, напоминал Тимаре пеструю птицу в линьке. Все яркие краски и изящные манеры сошли с него. Он почти не заговаривал с ней, но заботился о своей драконице с неуклюжей искренностью, которую Тимара находила трогательной. Маленькая Медная просто расцветала от этой заботы и, когда Седрика не было рядом, чтобы занять ее внимание, без умолку болтала со всеми остальными. Теперь ее речь и мысли стали более связными, а избавившись от паразитов, она росла так стремительно, насколько позволяло скудное питание.
Медная была не единственным драконом, изменившимся после большой волны. Серебряный, Плевок, как он теперь себя называл, сделался почти опасным. Вспыльчивый и ядовитый, он уже однажды случайно ошпарил Бокстера. Тот не сделал ничего такого, что могло бы вывести его из себя, только оказался поблизости, когда серебряный разозлился на другого дракона. Тут же рядом объявился Меркор и заревел на Плевка. По счастью, Бокстера задело скорее краем выдоха, чем брызгами самого яда. Руку обожгло, но он сорвал с себя рубашку достаточно быстро, чтобы избежать серьезных повреждений. Затем ему пришлось удерживать собственного дракона от мести Плевку. И лишь когда все улеглось, хранителям удалось обработать и перевязать ожог. Если бы на руках Бокстера не было чешуи, ущерб был бы куда серьезнее.
Некоторых драконов путешествие утомило и разочаровало, другие оставались так же полны рвения, как и в начале пути. Их мнения о походе разнились так же сильно, как и отношение к хранителям. Некоторые, казалось, сделались очень близки с людьми. Меркор и Сильве напоминали Тимаре давно женатых супругов. Они прекрасно знали друг друга, и один всегда радовался обществу другого. Тимара же с Синтарой так и не уладили своих разногласий, и с каждым новым днем девушка все сильнее сомневалась, что они когда-нибудь смогут договориться. Драконица, кажется, гневалась на нее, но Тимара никак не могла решить, что послужило этому изначальной причиной. Синтара по-прежнему считала себя вправе приказывать девушке, требовала, чтобы та чистила ее и удаляла паразитов с кожи вокруг глаз.
Балиперу без Варкена было совсем одиноко. Хранители по очереди ухаживали за ним, но он почти ни с кем не разговаривал и вообще не проявлял интереса к людям. Некоторые драконы, похоже, понимали его скорбь, а другие из-за нее считали его слабым. Верас, подопечная Джерд, была недовольна тем, что хранительница уделяет ей мало внимания, и ее не волновало, кто слышит ее возмущенные тирады. Грефт еще ухаживал за Кало, но крайне небрежно, и тот уже почти неделю пребывал в дурном настроении. Тимаре казалось, что среди драконов что-то зреет — что-то, чем они не делятся со своими хранителями. И она страшилась того, чем это может оказаться. Иногда, позволяя мыслям блуждать, она перебирала все возможности: от предположения, что драконы их бросят, до жуткой догадки, что они накинутся на людей и съедят. Днем подобные страхи казались глупыми. Но только не глухой ночью.
— Ты! Тимара! Думаешь, ты тут для красоты стоишь? Вот еще свободный багор. Приспособь-ка себя к его концу.
Приказ Хеннесси выдернул Тимару из грез наяву. Она залилась румянцем и поспешила забрать последний оставшийся багор. Джерд так и держалась в сторонке, накрыв ладонью живот. Сильве стояла рядом с нею, сложив руки на груди и недовольно поджав губы. Она явно ожидала, что ей тоже выдадут багор, невзирая на малый рост.
— Я не жду от вас понимания того, что вы делаете, — продолжал распоряжаться Хеннесси, — но помощи жду. Все крайне просто. Упритесь баграми в ил. Когда я кричу, все толкают. Чтобы сняться с мели, многого не потребуется. Как только окажемся на плаву, вытаскивайте багры на палубу, только не вышибите друг другу мозги. Дальше за дело возьмется команда. Все готовы?
Тимара отыскала себе место рядом со Скелли. Багорщица улыбнулась ей.
— He переживай, сестренка. Это должно быть просто. А там и сможешь вернуться к котелкам на камбуз.
— О, только об этом я и мечтаю, — заверила ее Тимара, усмехнувшись в ответ.
Она поглядела на руки Скелли, скопировала ее хватку и позу. Та одобрительно кивнула.
— Толкаем! — прокричал Хеннесси, и все уперли багры в дно.
В ответ на их усилия баркас покачнулся, сдвинулся, снова покачнулся.
А затем «Смоляной» еще глубже увяз в иле.
Долгий день тянулся очень уж медленно.
Команда и хранители налегали на багры. Они толкали, баркас чуть сдвигался, а затем снова зарывался в дно. Еще долго после того, как Лефтрину стало ясно, что «Смоляной» противится всем попыткам снять его с мели, он упрямо заставлял людей работать. Сперва его отозвал в сторонку Хеннесси, затем к нему подошли Сварг с Беллин. Скелли угадала настроение дяди и не стала к нему приставать. На все вопросы Лефтрин отвечал кратко. Да, он видит, что баркас намеренно зарывается в дно. Да, он понимает, что это не случайность. Нет, он не хочет оставить попытки. И нет, он понятия не имеет, что так расстроило корабль.
Насколько было известно Лефтрину, за всю историю их семьи «Смоляной» ни разу не шел наперекор воле капитана. И он никак не мог поверить, что это происходит.
— Корабль, что тебя тревожит? — бормотал он вполголоса, стиснув планшир.
Но вокруг было слишком много суеты. Сбившиеся в кучку, болтающие хранители, встревоженная команда и собственное расстройство капитана мешали ему понять корабль. «Смоляной» поочередно передавал ему смятение, когда они пытались стронуть его с места, и решимость, когда сам зарывался еще глубже.