Драма 11

Соло Барталомей

В участке, где безгранично царствовал престарелый гражданский охранник на входе, ожидала странная парочка. Мы прошли мимо скучающего деда – морщинистого и древнего, возможно, даже неандертальца, и направились прямиком к ожидающим. Парочка сидела в приемной, не скованная ни наручниками, ни стенами, ни решетками, разве что собственной совестью. В пустующем здании были лишь они да старый вонючий цербер на входе, который доживал свои последние дни. Я шел первым, Дмитрий семенил за мной, подрядившись нести мой чемодан. (И откуда эта тяга к услужливости во времена, когда нет ни царей, ни генсеков?) Оба – и женщина, и этот Гном – при виде нас поднялись со стульев, ожидая дальнейшего развития событий. Я встал напротив, внимательно изучил обоих и указал на дверь, ведущую в кабинет Соловьева. Дмитрий вопросительно

на меня поглядел: боялся кабинета начальника, как и самого Соловьева, но я его заверил: тут у меня полный карт-бланш, и капитан дал мне полномочия, равные его собственным, а то и куда больше. Действенно, хоть и мало похоже на правду. Мы вошли в пропахшую дымом каморку, где вчера было распито два бутыля добротного виски, и я указал Дмитрию на стол начальника. Он снова смерил меня своим предынсультным рыбьим взором, я настоял очередным огненным взглядом, и он неуверенно поплелся к шефскому штурвалу. Парочка расселась на стулья напротив, где еще давеча пылились кипы папок и бумаг. Я же остался стоять у входа, вооружившись заметками и диктофоном. Воцарилось молчание – Дмитрий собирался с мыслями, я выжидал, когда напряжение в комнате достигнет апогея. Женщине было лет тридцать – в каком-то странном растянутом желтом плаще до пола, совершенно не летнем, в резиновых ярко-желтых сапогах, с растрепанными белоснежными волосами. Волосы ее были полностью седыми, вызывая диссонанс с молодым лицом – серым и мрачным. Губы ее были поджаты, зеленые, неестественно огромные глаза опущены. Она выглядела так, как будто была напугана, но при детальном изучении мне показалось, что вместо страха она была преисполнена полнейшим безразличием. Какая-то дикая отрешенность, какая-то бездонная пустота в глазах. Гном – коренастый карлик, с тупой полуулыбкой на физиономии, лысый, сальный, премерзкого виду. Одет он был в пеструю рубаху, которая была ему по колено, шорты и шлепанцы. Ноги его, конечно, не доставали до пола, и он болтал ими, будто девятилетка, сидящий на пирсе у моря. Стоит добавить, что несло от этой парочки весьма дурно, и я поручил Дмитрию распахнуть настежь и без того трухлявые полуразбитые окна.

– Начнем допрос, – мой голос разорвал докучающую тишину. – Это Дмитрий – сотрудник отдела полиции Большой Руки. Допрос проводится в присутствии представителя СМИ. Прошу, начинайте.

Дмитрий вытаращил глаза, напрягся, стиснул зубы и выдохнул. Вся эта история была ему явно не по душе. Откашлялся, оглядел всех по очереди, потом перевел взгляд на меня. Я кивнул на капитанский компьютер. Дмитрий соблаговолил его включить трясущимися то ли от выпитого, то ли от страха руками.

– Мм, – бурчал он под хруст жесткого диска из девяностых. – Двадцать седьмое июля две тысячи восемнадцатого года. Большая Рука. Имя, фамилия? – он вопросительно посмотрел на даму, придав себе вид, полный суровости. Получилось комично, но никто, кроме меня, комичности не заметил.

– Ефим Петров, ребятки, – выпалил карлик вне очереди и повернулся ко мне, как бы показывая, что это он и есть. Дмитрий перевел недовольный взгляд на него.

– Дата рождения, место проживания.

– Четырнадцатое октября тысяча девятьсот семьдесят первого, Большая Рука, улица Гагарина, дом двенадцать.

– Семейное положение.

– Холост, конечно, я же карлик. Да еще и с желтой справкой, – пошутил он и растянулся в беззубой улыбке.

– Наличие судимостей.

– Только принудительное лечение, вы же и так все знаете, ребятки.

– Знаем, – кивнул Дмитрий, барабаня пальцами по клавиатуре. – Но формальности соблюсти обязаны.

– Место работы.

– Безработный. Но вы также знаете, что я помогаю всем тут, в Большой Руке. Так что работы на самом деле хватает. Занят поболее работящих бываю.

– Так, давайте отвечать на вопросы без лишних комментариев, – входя в кураж, буркнул Дима. Настоящий русский мент просыпался в нем, как будто оборотень в полнолуние. – Ваше имя, – он перевел взгляд на даму.

Она подняла глаза на него, но ничего не ответила.

– Имя, фамилия, – повторил Дмитрий голосом, полным ментовской стали.

– Я… – замешкалась женщина. – Я не знаю.

– Что значит «я не знаю»? – насупил брови Дима.

– Я не помню…

– Позвольте вступить, – снова встрял Гном.

– Не позволю, – парировал Дмитрий.

– Вступите, – скомандовал я, и Дмитрий, который, казалось, и вовсе забыл, что я присутствую в комнате, тут же дал заднюю и умолк, сделавшись в одночасье из большого начальника только родившимся котенком. Я-то прекрасно знал, что пускай лучше говорит опрашиваемый – того и глядишь, чего лишнего ляпнет, тем более этот Гном автоматически попадал в разряд подозреваемых.

Ефим снова обернулся, как бы посвящая свою следующую фразу мне, но я жестом указал ему на Дмитрия, давая понять, что допрос ведет именно он.

– С чего бы начать… – почесывая лысину, проговорил он.

– С начала начни, – выпалил Дмитрий, стараясь отыграть позиции. – И рассказывай, пока не остановим.

– С начала, с начала… Так, – карлик сделался серьезным, задумался. – Рано утром, часов в пять, я шел к колодцу.

– С какой целью?

– Набрать воды для хозяйства бабки Софы, – пожал плечами Ефим. – Я каждое утро ей воду ношу. У нее ведь там свиньи и…

– Продолжай.

– Ну, значит, иду я и вижу у колодца девушку. Странная какая-то, ходит по кругу, как будто с луны свалилась. Бурчит себе под нос что-то.

– Эту девушку? – указал на женщину в желтом плаще Дмитрий.

– Эту самую, – подтвердил Гном.

– Дальше.

– Ну, я подхожу и говорю: «Милая дама, тебе помочь чем?». Она вздрогнула, испугалась. Конечно, не каждый день карликов встречаешь, меня-то тут все знают, привыкли. А эта, сразу видно, не из местных, я местных всех знаю. Ее первый раз вижу в Большой Руке, это точно. «Кого ищешь иль заблудилась?», – спрашиваю. Она глазами слезливыми хлопает и говорит: «У меня, говорит, память отшибло. Ничего не помню – имя не помню, кто такая, не помню, как оказалась тут, тоже, говорит, не помню». Ну дела! А в руках бумажку какую-то крепко сжимает. Говорю: «Это что такое?». Она кулачок разжимает, а там записка, дескать: «Матвей и Галя, Большая Рука, улица Революции, сорок один. Пятнадцатое июля две тысячи восемнадцатого года. Свинья и Лось».

– Стоп, – прервал смекалистый Дмитрий. – Где эта записка?

– Да вот же она, – женщина разжала руку и подала ему смятый листок, вымоченный в поту. Он взял лист, развернул и внимательно прочитал.

– Слово в слово, – с удивлением поглядел он на карлика. – Ты что, выучил содержание, что ли?

– Так у меня память хорошая, я в психбольнице стихи по вечерам всей палате читал. Сразу все запоминаю. Вот и котировки биржевые все по утрам наизусть знаю, и погоду во всех странах мира.

– Тебе-то зачем котировки эти? У тебя хоть полтинник-то в кармане водится? – усмехнулся Дима, но тут же посерьезнел, осекся. – Что это значит? – он обратился к седовласке и покрутил бумажкой перед ее лицом. Она отпрянула, повертела головой. Дескать, не знаю. – Дальше что было?

– Ну, я, это… – карлик снова почесал лысину. – Сначала подумал, что эта дама из психбольницы сбежала – там таких полно. Но потом прикинул, что в принципе всех в этой конторе я знаю, а тех, кого не видел, просто так не выпускают. Ну, я и говорю ей: «Слушай, так я ведь знаю деда Матвея и дочку евонную, Гальку. Айда, провожу». Она и согласилась. Двинули мы в сторону дедова дома, к порогу – и в дверь стучать. Тишина. Странно, дед всегда дома был, по ночам только выходил на воздух. Я дверь попробовал – она и открыта. Когда это такое было? Дед никогда никого в дом не пускал, а тут… Настежь прям. Зашли внутрь, смотрим, а там… Ну, вы дальше-то и сами видели, что там в доме случилось. Мы тут же к телефону бросились, он у соседа через три дома есть, у Гришки. Позвонил я Виктору Ивановичу, он примчался тут же, а нас сюда отправил. Вот и вся история, хлопчики. Ни убавить, ни прибавить.

Дима бросил вопросительный взгляд.

– Что можешь сказать про деда Матвея? – спросил я у Гнома. Тот снова обернулся.

– Да одиночка он, – развел руками карлик. – Всех сторонился всегда, всех опасался. Не доверял никому. Но дикарем не был, больше человеком порядочным считался. Я тут всех знаю, со всеми общаюсь, но с дедом так и не навел контакт за все время. Даже дома у него ни разу не гостил. Такой он был.

– Вы трогали что-то в доме?

– Упаси бог, – Ефим перекрестился.