Драма в конце истории
Шрифт:
Наша пассажирская «тарелка» прошла на бреющем над огромным городом. Аппендикс Лонг-Айленда почти затоплен водой океана, и только Манхеттен возвышается островком, с башнями небоскребов и глубокими расщелинами прямых улиц.
Нас встретил Майк, мой знакомый в первой командировке — круглолицый, одетый в костюм с иголочки, с растрепанными волосами из-под ковбойской шляпы. Он специалист по компьютерным системам, бывал в России и знал русский язык. Расставаясь с нами у входа, он пригласил нас в гости, в коттедж на Лонг Айленде.
Здание конгресса выглядело, как предупреждение грядущего апокалипсиса, —
Внутри длинный зал с рядами застекленных кабинок вместо голых кресел между проходами, кабинки оснащены оборудованием по старинке: откидной столик, на подлокотниках кресел вставлены микрофоны с автопереводчиком и наушники. Над простым столом-президиумом визуальные изображения лозунгов конгресса. Деловая обстановка, никаких летящих объемов, пышных декораций и лозунгов, как это бывает у нас.
Я понял, тут дошли до необычной для мозгов америкосов идеи: технологии привели к обезличенным выражениям смыслов бездушных автоматов, способных творить искусственный мир, все больше расходящийся с сырой реальностью. Им хотелось подчеркнуть важность живого общения живых креативных менеджеров.
В прозрачных кабинках сидели почтенные ученые из разных стран, в черных мантиях и академических шапочках, уткнувшись в экраны планшетов и шурша бумагами.
Я надел наушники автоматического переводчика.
Председатель Конгресса, типичный американский джентльмен с ухоженными морщинами лица и опрятной седой прической, сдержанно приветствовал зал, с сознанием тяжкой ноши ответственности его страны перед человечеством.
— Как вы знаете, людей стало больше, чем природных ресурсов, — признался он, выразив лицом глубочайшее сожаление. — Что делать? Природные ресурсы — всеобщее достояние. Но рынок способен платить только реальную цену. Страны-реципиенты хотели бы даром прокатиться на запятках цивилизации, но надо же чем-то жертвовать. Придется ужиматься тем, кто не является донором, что-то делать с балластом незанятого населения, при истощенности ресурсов. Мы должны оказать помощь бесполезным слоям, обеспечить хорошим «секонд-хендом» по программе «велфер». Увы, придется установить международный контроль, желательно не насильственный, а поставив перед неизбежностью, — во главе с давно работающей нашей Комиссией по глобализации, заменившей ОБСЕ и НАТО.
В психологии американца все еще сохранился атавизм лидерства.
Докладчики стали подходить по очереди к трибуне, они были торжественны, словно несли миру свою миссию.
Во мне снова возник сторонний наблюдатель. Одни, как идущие на риск капитаны мировой экономики, встревоженные за свою жизнь наводнениями, бунтами коренного населения и нерезидентов — эмигрантов-гастарбайтеров, лавировали в океане, зараженном отходами человечества, эпидемией «синей чумы» — синтетическими бактериями, созданными для пожирания разлитых нефтяных пятен, но предпочитающих нефти лучшую пищу — рыб, тюленей и других морских обитателей. И в необъятном небе над собой не замечали ничего, кроме парниковых газов.
Другие
Третьи видели спасение в создании бесчисленных «private estates» — райских грин-хаусов с вавилонскими висячими садами над затопленными берегами.
В докладах упорно проглядывал западный практицизм. Почему-то все были уверены, что будут приняты энергичные меры по созданию все новых удобств для людей при сохранении естественных экосистем, которых уже нет, по крайней мере в «динамической экономике» Америки, у нее одна проблема — переедание. И ставили цели достижения устойчивого развития путем силовых боевых действий.
Я удивлялся, что америкосы в своей деловитости целиком отвлечены от главной проблемы. Они мыслили «животом», упирая только на физическое спасение планеты.
Мне разрешили выступить с приветствием конгрессу от имени русских поборников чистой земли — зеленого сада. Маститый председатель доброжелательно похлопал меня по плечу, и они немедленно забыли про меня.
Встал Веня. По тому, как все затихли, я понял, что он здесь известен, как борец за свободу в России.
— Человечество до сих пор живет для себя, — робко глянув в зал, начал он. — Все делаем для себя — от колеса до гибридного живого механизма. А где то, что от этого страдает, — наша планета? Что мы чувствуем по отношению к природе? Или только наша задача — вырвать у нее все, что можно.
— Делать для себя — это лучшее из худшего, — сказал председатель. — Человечество иного еще не придумало.
Наверно, тяжелая история добывания индивидуального успеха осела на их мозгах глобальной неудачей. Это исключало иные духовные радости.
— Старый термин «устойчивое развитие» теперь приобрел опасное конкретное звучание, — смущенно продолжал Веня. — У вас остаются накатанные потребительские стереотипы, недостает решимости ответственности за судьбу планеты, как это было у Кеннеди и Хрущева перед угрозой ядерной войны. Мы безвольно идем к краю пропасти. Нужно другое мышление.
Участники конгресса не поняли.
— Мы уже на ином уровне сознания, — скромно сказал седовласый джентльмен. — Отрезвели после войны с Ближним Юго-Востоком и природных катаклизмов.
Из зала закричали:
— Русские вечно расшатывают устои мира! Упорно качают нефть в шельфе Арктики!
Как я понял, это недобитые гринписовцы, донимавшие международные корпорации. Они, как партизаны, до сих пор мутят берега давно исчезнувших сверхдержав. Так и не поняли, что надвигается что-то грозное, перед чем бесполезны былые драки.
— С русскими мы не успеваем протестовать, заворачивают наши экологические корабли из зоны своих интересов.
Веня удивился.
— Неужели до сих пор у вас есть русофобия? Ось, вокруг которой веками вертелись отношения Запада с Востоком?
Седовласый поморщился.
— Дело не в русских. На планете наступила эпоха потепления, затопило берега континентов. А Япония совсем затонула. России мы должны быть благодарны за то, что она приняла японцев на свои восточные берега. Мир отрезвел. Надо вернуть лед на шапках полюсов. У нас есть программа…