Драмы
Шрифт:
Пауза.
Тюленев. Если по-откровенному... (Подошел к Трояну, жмет ему руку).
Коновалов. Ты беспартийный?
Троян. А как же! Честная беспартийная сволочь!
Коновалов покачал головой, достал «парабеллум», вынул из футляра.
Застрелить меня хочешь?
Коновалов. Перезаряжать его очень просто. (Показывает). Вот так. А теперь вот так. И снова — вот так.
Троян. Пожалуй, в эту ночь знать
Звонит телефон.
Город? (Ба,тенину). Освободили! (В трубку). Телеграф, Тонечка! Пароль «Тритон». Можно передавать? (Машет рукой, прижав трубку плечом к уху). Курево привозите! Е. б. ж.
Коновалов. Ебеже?
Троян. Так Лев Николаевич в своих дневниках шифровал: «Е. б. ж.» — «Если буду жив». И дневники, заметь, не в блокадных условиях писаны. В обстановке мирной и Ясной Поляны... (В трубку). Начинаем, начинаем, барышня! (Помахал рукой). Авось еще на банкет к фон Леебу приземлитесь...
Коновалов (грустно). Салют, камарада...
Тюленев. До встречи, товарищ Троян.
Коновалов и Тюленев уходят.
Троян (диктует в трубку). «Вашкорреспондент... (придвигает блокноты, вырывает из машинки начатый листок) сегодня вернулся Ижорского завода запятая ставшего передним краем обороны точка Заводу бьют полевые пушки точка Цехах экипажи танков ждут запятая пока кончится ремонт и прямо заводских ворот танки идут бой точка». (Батенину). Ни грана вранья! (В трубку). «Силою двух дивизий немцы предприняли вчера попытку захватить Ижорский завод».
Батенин. Пусть они возьмут меня с собой!
Троян (в изумлении поднимает голову). Что?
Батенин. Я ненавижу это «тик-так». Я не выношу этой тишины. Этой проклятой, обманчивой, кажущейся тишины.
Троян. Успокойтесь, Глеб. (В трубку). «Ночью собрал ижорцев председатель Колпинского Совета большевик Анисимов запятая сказал им коротко двоеточие кто слабый тире пусть остается запятая сердиться не будем».
Батенин. Троян! (Хватает его за руку). Бросьте, догоните их, скажите им... Поймите, я лишний, зачем я тут? Понимаете, лучше бомбежка.
Троян (в трубку). Простите, барышня! (Батенину). Расшалились нервы, уверяю вас. И я... я не могу их догнать, это неприлично. Хотите выпить?
Батенин. Оставьте браваду! Я был в окружении. Я знаю, что такое эта тишина.. В эту ночь... Они пойдут в генеральную атаку!
Входит Люба.
Люба. Уехали гости.
Батенин мечется по номеру. Подбежал к радио, выключил. Люба смотрит на него с удивлением.
Троян (в трубку).
Маруся (привстает с дивана). Почему тикать перестало? (С удивлением смотрит на мечущегося Батенина).
Троян. Глеб Сергеич, здесь дамы, трусить надо корректно. (Марусе). Спускайтесь, заводите машину, поедем в Лисий Нос. (Любе). Выгружайте вещи, Любочка.
Люба. Остаетесь?
Троян. Будем в случае чего партизанить на пару — в Летнем саду. (В трубку). Написали?
Маруся (взяла автомат, пошла к дверям, вздохнула). Обратно война...
Троян (в трубку). С красной строки. «И ижорцы двинулись навстречу атаке фашистов точка Сражение за Ленинград продолжается точка». Абзац. С большой буквы...
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
В том же номере ночью, спустя несколько дней. Картина, изображающая голландскую таверну, стоит на полу. В люстре горит одна сиротливая лампочка. Угловое окно закрыто кирпичной стенкой с бойницами. Две работницы кончают кладку: одна из них — Дуся, рослая, немолодая, с широким грубоватым лицом, другая — Полина, молоденькая, худощавенькая, смугловатая не по-ленинградски. Нарядные сережки на ней, равно как и яркая помада на Дусиных губах, контрастируют с брезентовыми штанами и ватниками, в которые одеты обе женщины. Подле них тачка с кирпичом и ящик с цементным раствором. Ковер откинут. Дверь из номера приоткрыта, и часть комнаты озаряется призрачно-синеватым, мертвенным светом из коридора. По-прежнему тикает метроном.
Полина. А ласковый?
Дуся. В загсе расписались — в щеку чмокнул. В ополчение записался — в ту же щеку. Вот и вся его ласка. (Достает кирпичи). А твой?
Полина (мечтательно). Ласковый.
Дуся. А примет кабан мой, так хоть за постовым летай.
Полина (так же мечтательно). Мой только крюшон пьет.
Дуся (недоверчиво). Чего пьет?
Полина. Десертный напиток. Ну, в день ангела — портвейн.
Дуся. От моего этого не дождешь... Крюшон? Ему белую подавай. Только ее воспринимает.
Полина (так же мечтательно). А пообедает, в коридор выходит покурить.
Дуся. Выйдет мой черт, как же... Всем ты ему поперек шерстки. Суп непросоленный, голос у тебя визгливый, характер — пила пилой, фасадом тоже не... Зимний дворец, видишь ли. (Махнула рукой). Нет, Полина, нет! В мирное время мужчина себя не оправдывает. Сколько он с получки до ворот дотянет? А на баньку ему — дай. Опохмелиться — опять к тебе. Я чайку попью светленького, с селедочкой, с холодненькой картошечкой, и мило. А ему? Нет, ему горяченького сготовь. Котлету ему, буйволу, и штоб еще гарнир был. С какого конца ни кинь — не оправдывает. (Всхлипнула).