Драмы
Шрифт:
Полина (перестав работать, с удивлением). Что ты, тетя Дуся?
Дуся (всхлипнула). Что, что... Картина-то, не видишь? Грохнулась.
Полина. Ну?
Дуся. К покойнику.
Полина (пожала плечами, снова принялась за работу). Суеверие, тетя Дуся.
Дуся. Суеверие и есть. (Всхлипнула). Воротись он
Полина (вздохнула). Хоть не целые — живые. Раствор не слабоват?
Дуся. Цемент четырехсотка. (Всхлипнула).
Полина. А все жидковат.
Дуся. Выдержит. Не на век кладем.
Полина. В старину будто бы яйца в раствор добавляли?
Дуся. Добавляли. Ох, тоска, тоска... А в штукатурку — молоко.
Полина. Яйца... С завтрашнего дня только детям. Одно в неделю. Объявление висит. Тут в полтора кирпича класть?
Дуся. В два.
Полина. Хоть без рук, тетя Дуся, хоть без ног, только бы...
(Работает молча). А письма какие пишет. И родная женушка я у него, и касаточка, и незабвенная подруга дней суровых...
Дуся (с завистью). Незабвенная?
Полина. Буквально, тетя Дуся. А то еще... «Любовь — кольцо, а у кольца — нет конца...» Почтовый ящик — разбуди среди ночи: тысяча один дробь семьдесят восемь.
Дуся. И у моего с дробью. Только числа другие.
Полина. Может, близко воюют.
Дуся. Вполне возможная вещь. Вывози тачку.
Полина берет тачку, уже пустую, катит ее к выходу. В дверях появляется Люба. У нее в руках гладильная доска.
Люба. Стой, девушка. (Подкладывает доску).
Полина по ней вывозит тачку в коридор.
Скоро шабашите?
Дуся. Тут шабашим, на Мойке начнем.
Люба. По всему городу, значит?
Дуся. Был город. Теперь... (Показала па бойницы). Крепость. Внутренний обвод.
Люба. Внутренний?
Дуся. Ну, внутри города.
Люба. Как понять?
Дуся. Домов в Ленинграде, говорят, сто тысяч. На каждый дом — десять немцев. Уже мильён. Понимай — биться до наипоследнего живота.
Вернулась Полина.
Люба. Ия так понимаю. Только не все так. Есть, что бегут. Дуся. Опять хорошо. Едоков меньше.
Люба. Есть, что ждут.
Полина. Кого?
Люба. Его. Всё у них в ажуре:
Дуся. Бога в душе нету.
Люба. Бога?
Полина. А ты, тетя Дуся, неужто верующая?
Дуся. Я? Опосля крещенья сроду в церкви не была.
Полина. Сама ни ногой, а нас за бога агитируешь?
Дуся. Я не за того агитирую бога, которому псалмы поют, я в нем смолоду разочаровалась. Не бог тот, а господь. От слова — господин. Я за того бога... что у моего... черта... в душе сидел, когда он в ополченье писался.
Полина (иронически). Бог у черта в душе?
Дуся. Шути не шути, а без бога в душе — никуда не деться. Ни верующему, ни неверующему.
Полина (иронически). Может, и партийному?
Дуся. Обязательно.
Полина. И, например, у Ленина?
Дуся. У Ленина? (Решительно). Обязательно.
Полина (снисходительно). Тетя Дуся, да будет вам известно, Ленин был атеист.
Дуся. Кто хочешь, пожалуйста. А бог у него был.
Полина. И какой же у Ленина, например, был бог?
Дуся. Какой, какой... Я да ты, да мы с тобой. (Кинула инструмент в ящик, Любе). Убирай номер. Поутру примут — из воинской части. Давай, Полина.
Вдвоем с Полиной поднимают ящик. Несут к . выходу.
И пусть ты незабвенная, и касаточка, и у кольца нет конца — не прельщайся, Полина... В мирное время самый наилучший муЯсчина себя не оправдывает...
Обе работницы уходят.
Люба (вслед, очень одобрительно). Надо же, какая в смысле мужчин... принципиальная. (Сняв каску, подоткнув подол, принимается очень энергично и бодро за уборку номера). И в смысле всего... (Мурлычет какую-то песенку). В смысле всего тоже — стоящая...
Медленно входит Светлана.
Кто там?
Светлана не отвечает.
Кто? (Увидела Светлану). А, невесточка... Завтра, завтра майор прилетают, Вадим Николаич наказывал — принять.
Светлана молчит.
А сам Вадим Николаич на фронте, как третьего дня отправился, так и сгинул. Да ты присядь.
Светлана, не отвечая, продолжает стоять.
Видишь, наследили? Все шутил: ну, Люба, будем в номере круговую оборону строить. Нашутил.