Драмы
Шрифт:
В дверях появился Нарышкин, за ним — Аугуст и Ян.
(Делает им знак, как бы приглашая войти. Улыбнулась). Мне не страшно на свете ничего, кроме... кроме потери комфорта. С детских лет я привыкла, чтобы в ванне из крана шла горячая вода. (Трогает батарею). И когда горячие батареи. И музыка и общество... У нас, в Таллине, я бывала в ресторане «Золотой лев». Один русский пел там перед войной, перед самой войной... ваш старинный романс. (Подошла
Екатерина Михайловна. Если можно... не надо.
Линда (остановилась, внимательно поглядела на Екатерину Михайловну, потом на Батенина, улыбнулась ему). Чтобы не слышать тишины. (Запела). «...купил мне мой миленочек ботинки, а на те ботиночки навинтил резиночки, навинтил он желтые резинки...» (Ударила по клавишам). «Ботиночки, зачем мне вас купили, жизнь мою вы девичью сгубили...»
Екатерина Михайловна (тихо). Слушайте, это невозможно, уходите.
Нарышкин. Екатерина Михайловна...
Екатерина Михайловна. Уходите, слышите!..
Линда перестает играть.
Зачем вы тут? Что вы делаете в нашем городе? Как вам не стыдно петь и плясать сейчас? Вы молодая девушка, где ваша совесть?
Линда (вспыхнула). А ваша где?
Нарышкин. Линдочка, Екатерина Михайловна, зачем же...
Линда. Вы делеко не та женщина, которая обладает правом делать мне упреки. И не только мне... Кому бы то ни было. (Хлопнула крышкой пианино, ушла).
Вежливо раскланявшись, ушли Аугуст и Ян.
Нарышкин (покашлял). Так я вниз сойду, постерегу майора. (Ретируется).
Пауза.
Батенин. Пошлая мещаночка... Не обращайте внимания. Наслушалась белоэмигрантских теноров в ревельских кабаках. Гораздо печальнее для всех нас — с Аничкова моста сняли коней Клодта. Сняли и тайком, ночью, закопали. Вчера ночью. И архивы будто жгут. Гораздо печальнее... В самом деле, отчего они сегодня не бомбят?
Открыто.
Входит Рублев.
Рублев (молча кивает Батенину, Екатерине Михайловне Я за тобой на грузовике примчался, Катюша. Слышишь, тарахтит. Сядешь в кабину.
Батенин. Я в том номере — передайте Трояну... (Уходит). Екатерина Михайловна. Езжай, Рублев, милый, езжай. Рублев. Из-за него хочешь остаться?
Екатерина Михайловна. Илюша тут. Может, сегодня в ночь... Туда. Я нужна тут, Рублев, нужна.
Рублев (тихо).
Рублев (горько). Поеду — тоже сочтут дезертиром. Екатерина Михайловна. Ты не можешь не ехать. А я... Всё против того, чтобы я уезжала, пойми, пойми до конца, Рублев. За эту ночь все передумалось, все изменилось, перевернулось.. Мне легче, мне свободнее, мне нужнее быть одной. (Помолчав). Ты обязан ехать, а я обязана остаться. И, может быть, жить вот так... одной... без Илюши... без тебя... без него... как солдатская мать... Жить только тем, чем живут все. Только так и можно и нужно сейчас жить. Ты понимаешь меня, милый?
Рублев (потухшим голосом). Мне надо ехать.
Екатерина Михайловна. Я буду писать тебе, Рублев. Рублев (тем же тоном). Да, пиши.
Екатерина Михайловна смотрит на часы.
Тревожишься, что его нет?
Екатерина Михайловна. Нет, не тревожусь. Да, тревожусь, схожу с ума... Куда он исчез? Зачем? Я буду писать тебе письма. Большие, подробные письма обо всем, каждый день.
Рублев. Спасибо. Прощай, Катя.
Екатерина Михайловна. Дружочек, прощай. (Хочет поцеловать его).
Рублев. Не надо, Катя.
Екатерина Михайловна. Не суди меня.
Рублев уходит, не говоря ни слова. Екатерина Михайловна тихо плачет, Звонит телефон. Она не берет трубку. Рублев неожиданно возвращается.
Рублев. Я очень несчастен. Не хотел, собственно, тебе об этом говорить. Прощай. (Ушел).
Екатерина Михайловна (одна). А я?
На пороге внезапно появляется Линда.
Линда. Я была слишком резкой с вами.
Екатерина Михайловна. Да? А я и не заметила.
Линда. Я жалею об этом. Нервы сейчас у всех... немножко не в порядке.
Екатерина Михайловна. Я ведь сказала: я не заметила.
Линда. Отчего вы так говорите? От вежливости?
Екатерина Михайловна. Нет. Оттого, что такие женщины, как вы, для меня не существуют. (Пошла к выходу).
Линда (вспыхнула, вслед). Вы ошибаетесь во мне. А ваш муж... ваш муж ошибся в вас.
Презрительно взглянув на Линду, Екатерина Михайловна ушла. Линда задымила сигареткой. «Тик-так. Тик-так»... Снова слышно легкое похрапывание Маруси. В комнату вбегает Коновалов. Движения его торопливы, даже суетливы. Он возбужден, и это нетрудно заметить.