Древесная магия партикуляристов
Шрифт:
– Вам нельзя драться, - сказал он, подходя к своему старшему брату и Матиасу Бартоку.
– Господин Барток, если вы вызвали моего брата в память о своем учителе, то вам нельзя было этого делать.
– Доброе утро, ваша светлость, - спокойно отозвался Матиас.
– Почему вы так считаете?
Древесный маг тоже выглядел порядком потрепанным: лицо его испещряли мелкие язвочки и укусы, руки казались подозрительно красными. Однако выражение лица ничуть не изменилось - что, разумеется, не могло удивить никого, хоть чуть-чуть знавшего Матиаса.
– Потому что ваш
Черные брови Матиаса чуть приподнялись, потом нахмурились.
– Вы были друзьями с моим наставником?
– этот вопрос, заданный совершенно ровным тоном, был адресован Рютгеру.
Герцог Марофилл улыбнулся уголком рта и чуть склонил голову.
– Да, - сказал он.
– Только я не говорил об этом своему брату. Томас, разве я не учил вас, что копаться в чужих бумагах нехорошо?..
– Такие сомнения мучили меня, но госпожа Борха заверила меня, что господин Колин порою разрешал ей почитать выдержки из своих дневников, - холодно отозвался Томас.
– Кроме того, это было сделано в интересах высшего блага. Да и вам, ваше высочество, тетради не принадлежали.
"Ваше высочество" Томас едва заметно выделил голосом.
В голове Матиаса явственно шел какой-то достаточно сложный процесс: вращались колеса, таблицы с одной информацией накладывались на таблицы с другой информацией, что-то почти слышимо щелкало и трещало. Наконец он изрек:
– Полагаю, вы и были тем его любовником, о котором он пару раз упоминал?
– Вижу, Колин был полностью откровенен со своим учеником, - вздохнул Рютгер.
– Да.
– Полагаю, его отношению к моему брату до последнего...
– начал Томас, но Матиас, не обратив внимания на его слова, продолжал:
– В таком случае выражаю свою искреннюю радость от знакомства с вами. Продолжим?..
– Постойте!
– воскликнул граф Марофилл в неподдельном изумлении.
– Вы что же, верите нам, вы понимаете, что ваш учитель не винил Рютгера в своей смерти, - от волнения граф Марофилл даже назвал брата по имени, что с ним случалось крайне редко, - и все-таки хотите продолжать поединок?!
– Одно совершенно не связано с другим, Томас, - в голосе Рютгера звучала светлая и мечтательная грусть.
– Я уже давно понял, как работает голова нашего юного друга. Он должен отомстить - и он будет мстить вне зависимости от того, что он думает о наших с Колином взаимоотношениях. Полагаю, в данном случае его бы смог остановить только прямой приказ его учителя, но, поскольку это невозможно...
– Рютгер вздохнул.
– Да, продолжим, - и он, без дальнейшего предупреждения, хлестнул Матиаса струей воздуха. Этот прием, мало соотносящийся с родовой магией, Рютгер разучил в одном из тех миров, куда его по молодости и распутству заносило.
Пораженный, Томас отступил. Впервые он видел своего брата таким: даже во время тренировочных поединков с ним Рютгер никогда не терял спокойной доброжелательности и хитринки в глазах. Теперь же перед ним сражался настоящий боец, сильный и безжалостный, готовый ради победы на все - и этот человек, обменивающийся с Матиасом смертельным ударами, от которых вскипела земля на лужайке, едва ли сочетался с тем изысканно вежливым вельможей, который разговаривал с Томасом еще несколько секунд назад.
Душа Матиаса Бартока тоже ликовала. Сейчас вершилась его месть: и она, несмотря на то, что он не отрезал части тела всего рода Марофиллов и не возлагал их на алтарь павших, проходила так, как нужно. Рютгер Марофилл оказался воистину врагом, достойным его Учителя; от руки такого воина даже незазорно будет пасть. Прежняя ненависть ушла, как будто ее и не было: осталось строгое и прекрасное осознание безупречности своего долга, подавившее все прочие чувства - и сомнения, и нарождающееся чувство общности, которое заставило Матиаса пару месяцев назад вытаскивать покалеченного Рютгера из железной схватки Регента... все это стало неважным. Осталась только битва.
Матиас не слышал мелодии вальса: он просто бил, уворачивался, продумывал ходы, рассчитывал силы, писал смертельные формулы, обходил не менее смертельные: и наслаждался, наслаждался каждым моментом, когда ему приходилось думать и действовать так интенсивно, как он никогда еще не думал и не действовал в жизни!
Марофилл начал уставать: Матиас чувствовал это. Все-таки он был в два раза старше и куда менее упрямым, чем молодой партикулярист. Да и недавнее ранение давало себя знать. Он начал уставать, уходил от ударов чуть медленнее, его ответные удары казались не такими ловкими... Матиас уставал и сам, но все же чуть меньше... Правда, возможно, хитрый герцог заманивает его в ловушку?..
Нет-нет, это в самом деле, без дураков, не будет эффектного удара, все просто: бой длился, пока длилась музыка, но музыканты устали... И вот уже ядовитые лозы обивают шею главы ненавистного рода Марофиллов, а длинный шип готов пронзить его сердце, как...
Как сзади под колени Матиасу уперся и обиженно загудел огромный полированный рояль.
От неожиданности Матиас опрокинулся назад, темные струнные глубины, полные нерожденной музыки, и черная крышка захлопнулась за ним. Уже оттуда, как издалека, он разобрал отчаянный вопль Юлии:
– Мати! Стой! Тебе нельзя его убивать! Он - твой дядя!
Глава 39. Конец проклятого рода
...а самым недостойным я почитаю предварять каждую главу эпиграфом, как бы в неумении выразить свою мысль без околичности и недомолвок.
Т.Марофилл, из памфлета "Искусство историка"[4]
Крышку удалось откинуть почти сразу: рояль явно не намеревался долго держать его в плену. Матиас увидел голубое небо, колыхающиеся (правда, порядком ободранные недавним сражением) зеленые ветви ив и берез и встревоженное лицо Юлии на этом фоне. В голове у Матиаса мелькнула мысль о возможной необходимости произнесения благодарственной оды красоте девушки, но он тут же отмел ее, как несвоевременную, сделав пометку вернуться позже - если останется жив.