Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии
Шрифт:
Со второй половины 40-х годов происходит заметное расширение числа исследованных памятников. На юге Узбекистана производит разведочные работы и небольшие раскопки Л.И. Альбаум (1955а, б) и В.Д. Жуков (1961), в западном Таджикистане разворачиваются работы Согдийско-Таджикской археологической экспедиции, в ходе которых был открыт могильник Тупхона (Дьяконов М.М., 1950). Особенно важными для развития кушанской археологии были раскопки, проведенные на двух городищах в долине р. Кафирниган, — Калаимир и Кейкобадшах, где была установлена определенная стратиграфическая колонка и выделены комплексы Кобадиан I–V (Дьяконов М.М., 1953). Хотя в намеченную последовательность комплексов были внесены коррективы (Массон В.М., Заднепровский Ю.А., 1955; Мандельштам А.М., 1966а), в целом кобадианская стратиграфия как первый опыт хронологического членения памятников северной Бактрии сыграла свою положительную роль. Помимо Кобадиана, в долине Кафирнигана изучался ряд других поселений, но особенно важным было открытие Согдийско-Таджикской экспедицией в Бишкентской долине обширных могильников, оставленных древними кочевниками (Мандельштам А.М., 1966а). В 60-е годы разворачиваются широкие систематические раскопки на ряде древнебактрийских памятников — на крупном, хотя и провинциальном, центре городище Яван (Юркевич Э.А., 1965; Зеймаль Т.И., 1969), на небольшом памятнике на юге Таджикистана — Саксанохуре, где был обнаружен выразительный комплекс монументальной архитектуры (Литвинский
Вместе с тем количественный рост новых материалов, зафиксированный, в частности, и душанбинской конференцией, не мог не привести к качественным переменам, которые и наступают с конца 60-х — начала 70-х годов. В организационном отношении новый период во многом связан с работой больших экспедиций с четко очерченной программой. Так, Узбекистанская искусствоведческая экспедиция сосредоточила свои основные усилия на широкомасштабных раскопках городища Дальверзин, что привело и к сенсационной находке клада золотых изделий, и к получению достаточно полной картины развития городской культуры (Пугаченкова Г.А., 1971б; 1974б). Широкие задачи поставила и Южно-Таджикская экспедиция, начавшая свои работы с 1973 г. (Литвинский Б.А. и др., 1977). В 1972 г. была создана Бактрийская экспедиция, объединившая усилия археологов ЛОИА АН СССР и Института археологии АН УзССР (Массон В.М., 1974а; 1976а). Бактрийская экспедиция поставила своей специальной задачей получение массового археологического материала (Некрасова Е.Г., 1974), характеризующего производство, быт и культуру различных слоев населения как сельского, так и городского. Особое внимание было уделено сплошному обследованию памятников и разработке их типологии, специальный отряд занимался раскопками сельских поселений.
Результаты не замедлили сказаться уже на самом характере и объеме собственно археологического материала. Широкие разведочные работы реально поставили вопрос о создании карты кушанских памятников (см.: Ставиский Б.Я., 1977б, с. 42–83). В печати лучше всего отражен учет памятников, проводившийся на юге Узбекистана (Ртвеладзе Э.В., Хакимов З.А., 1973; Ртвеладзе Э.В., 1974б; 1976). Значительный объем учтенных памятников позволил предложить разработки по типологии древних поселений (Ртвеладзе Э.В., 1974б; Массон В.М., 1976а). Продолжались систематические раскопки культовых центров, в числе которых, помимо Каратепе, следует назвать эффектный буддийский монастырь Фаязтепе, также расположенный в круге Старого Термеза (Альбаум Л.И., 1974; 1976; 1979), и культовый комплекс на Каменном городище в юго-западном Таджикистане (Пичикян И.Р., 1979; Литвинский Б.А., Пичикян И.Р., 1979). Но наибольшее значение имели широкие раскопки поселений, доставившие самую разнообразную информацию о многих сторонах жизни и деятельности кушанского общества. Из работ на крупных городских центрах следует назвать раскопки на Дальверзинтепе (Дальверзинтепе, 1978) и на Зартепе (Массон В.М., 1973; 1974б, 1975; 1976б, 1977а, б; 1979). Ш.Р. Пидаев возглавил специальный отряд Бактрийской экспедиции, раскапывавший сельские поселения, что позволило рассмотреть вопрос не только о культуре и быте их обитателей, но и об аграрных отношениях в кушанской державе (Пидаев Ш.Р., 1974; 1975; 1976а, б). На ряде памятников были осуществлены стратиграфические разрезы, в том числе на городище Старого Термеза (Козловский Б.А., Некрасова Е.А., 1976), в Дальверзине, на Зартепе и на небольших поселениях в Ширабадском р-не (Некрасова Е.А., 1976). Это позволило обоснованно поставить вопрос об относительной хронологии и о выделении в рамках древней Бактрии нескольких археологических комплексов как устойчивых сочетаний типов массовых объектов от керамики до терракот (Массон В.M.,1979б; Завьялов В.А., 1979а; Некрасова Е.А., 1979). Резко возросло количество публикаций, среди которых наибольшее значение наряду с работами по искусству и общими обзорами (Массон В.М., 1966б; Пугаченкова Г.А., 1971а; 1973а; Ставиский Б.Я., 1977в; Staviski В., 1979) появляются специальные археологические монографии и сборники (Мандельштам А.М. 1975; Ставиский Б.Я., 1977б; Из истории…, 1973; Дальверзинтепе, 1978; Древняя Бактрия, 1974; Бактрийские древности, 1976; Ртвеладзе Э.В., Пидаев Ш.Р., 1981; Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983). Немалую роль сыграли и успешные работы советско-афганской археологической экспедиции, развернувшиеся к югу от Амударьи (Кругликова И.Т., 1974; Кругликова И.Т., Пугаченкова Г.А., 1977; Массон В.М., 1979а). По существу этими трудами была создана кушанская археология, имеющая теперь дело не только с эффектными памятниками искусства и архитектуры, но и с массовыми вещевыми материалами.
Обращаясь к их общей характеристике, остановимся, прежде всего, на выделении археологических комплексов и на вопросах хронологии. Здесь во многом решающее значение имеют стратиграфические шурфы и разрезы, позволяющие наметить членение археологических материалов на отдельные комплексы, связанные со строительными горизонтами, и проследить эволюцию объектов, взятых как отдельно, так и в устойчивых сочетаниях. Первая попытка такого членения для Северной Бактрии была предложена М.М. Дьяконовым, выделившим для эпохи, рассматриваемой в данном разделе, комплексы Кобадиан II–V (Дьяконов М.М., 1953). Однако это деление не во всех своих частях было достоверно обосновано стратиграфически и почти сразу же встал вопрос о возможном объединении комплексов Кобадиан II и III (Массон В.М., Заднепровский Ю.А., 1955). Последующие раскопки на городище Кейкобад-шах также не подтвердили разновременности керамики, выделенной в эти два различные комплекса (Мандельштам А.М., Певзнер С.Б., 1957), а потом вообще были высказаны сомнения в том, что в кобадианской колонке представлены ранние комплексы III–II вв. до н. э. (Зеймаль Т.И., 1969, с. 7). Вместе с тем развертывание археологических исследовании вело к накоплению
52
Критику халчаянской стратиграфической шкалы см.: Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983, с. 29 и сл.
Эти материалы позволяют на основании характерных находок, в первую очередь керамики, предложить синхронизацию наслоений, вскрытых на перечисленных городищах и поселениях (Массон В.М., 1976а). При этом, разумеется, надо учитывать разный характер культурных отложений, выделяемых в качестве археологических горизонтов на том или ином памятнике.
Помимо стратиграфических колонок, широкие раскопки отдельных памятников на уровне одного-двух верхних горизонтов дают обильный и очень ценный для археологической систематики материал. Этот материал если и трудно именовать закрытым комплексом в узком значении этого слова, то во всяком случае благодаря своей массовости, позволяющей отличить случайное от типичного, на нем устанавливается устойчивое сочетание объектов, характерное для определенного этапа культурного развития. Эти комплексы, представляющие собой широкое сочетание различных типов объектов, существенно дополняют данные стратиграфических разрезов, материал которых не столь обилен, но зато дает представление о развитии культуры во времени.
Взаимозаменяемость всех этих стратиграфических разрезов и комплексов, представленная в виде таблицы, дает достаточно надежную картину относительной хронологии археологических комплексов Северной Бактрии. Решающие рубежи существенных изменений в наборе археологических объектов достаточно определенны, и практически действующая четырехчленная схема, по которой, например, было дано описание материалов Дальверзина (Пугаченкова Г.А., 1971б), в целом достаточно обоснованна, хотя, разумеется, со временем будут предложены и более детальные подразделения. Несколько иначе дело обстоит с вопросами терминологии. Понятийная сетка, построенная на исторических терминах как, например, юечжийско-кушанский и великокушанский периоды, хороша для исторической периодизации, но едва ли удобна для организации археологического материала, поскольку самими наименованиями она уже вносит элемент его интерпретации, тогда как речь идет о начальном этапе собственно археологического и только археологического источниковедения. Поэтому, безусловно, объективное использование названий эталонных памятников, где соответствующие материалы представлены наиболее ярко или были выявлены впервые. Такие термины были предложены на совещании по античной культуре Средней Азии и Казахстана (Массон В.М., 1979б; Завьялов В.А., 1979а; Некрасова Е.А., 1979).
К сожалению, пока в Северной Бактрии слои греко-бактрийского времени изучены лишь попутно и не вполне ясно, как следует с точки зрения археологической систематики именовать соответствующий комплекс, представленный в Южной Бактрии материалами городища Ай-Ханум. Археологический комплекс следующего периода, именуемого Г.А. Пугаченковой юечжийско-кушанским (можно проще говорить просто об юечжийском), предложено именовать халчаянским. Для двух других комплексов времени великих кушан и позднекушанского, часто именуемого кушано-сасанидским, предложены соответственно термины дальверзинский и зартепинский (табл. CIX–XCIII).
Полученные материалы позволяют дать общую характеристику этих археологических комплексов Северной Бактрии. Слои греко-бактрийского времени на правом берегу Амударьи отмечены для Халчаяна, Дальверзина, Каменного городища, а также, судя па всему, и для Старого Термеза. Одной из ведущих форм керамики этого времени являются уплощенные тарелки с оттянутым наружу клювовидным венчиком, явно следующим типу так называемых рыбных блюд греческой керамики, в изобилии обнаруженных на городище Ай-Ханум, где они имеются как среди серо-черной керамики, так и коричневато-красной. В шурфе в Старом Термезе найдены также цилиндро-конические, являющиеся одной из ведущих форм на том же южнобактрийском городище. Комплекс этого времени на Дальверзине несколько отличен, что исследователи склонны относить за счет его провинциализма по сравнению с блестящим городским центром на берегу Амударьи (Дальверзинтепе, 1978, с. 145). Керамика здесь покрыта светло-охристым, иногда красноватым ангобом, серо-черная посуда полностью отсутствует. Встречены кубки овального профиля, но сосуды этой группы цилиндро-конической формы пока неизвестны.
Значительными изменениями в наборе керамических форм характеризуется халчаянский комплекс, к которому следует относить, помимо соответствующих наслоений на целом ряде поселении, также комплексы некрополя Тупхона и могильников Аруктау и Тулхар. Наиболее примечательным новшеством является появление бокалов двух основных вариантов — колоколовидных и рюмкообразных. Па наблюдениям А.М. Мандельштама, первые являются наиболее ранней формой (Мандельштам А.М., 1966а, с. 156), тогда как после рубежа нашей эры господствуют бокалы с рюмкообразным туловом, однако при раскопках поселений эта тенденция не получила полного подтверждения (Дальверзинтепе, 1978, с. 150). Раскопки Мирзакуля показали, что по крайней мере частично сохраняются и цилиндро-конические кубки, составляющие в несколько специфическом наборе посуды этого памятника почти 25 % всех типов керамики (Пидаев Ш.Р., 1978, с. 36). Уплощенные тарелки с клювообразным венчиком редки и постепенно исчезают.
Весьма многочисленны и разнообразны кувшины, в основном одноручные. Их специфическую разновидность представляют приземистые кувшины с широким дном (Дальверзинтепе, с. 147, рис. 101, 26), явно следующие эталонам, привнесенным кочевыми племенами в Северную Бактрию (Мандельштам А.М., 1975, с. 134). Крупные сосуды в пору существования халчаянского комплекса покрывались преимущественно светлым ангобом; бокалы, часть чаш и кувшинов — красным различных оттенков. Представлена и серая керамика, составляющая в самом Халчаяне и на Мирзакуле около 5 %. Орнаментация сосудов сравнительно редка, это — процарапанные волнистые линии и единичные штампы, которые в виде пальмет имелись еще на керамике Ай-Ханума. Наличие в Мирзакуле крупных тагора с процарапанным орнаментом по внутреннему краю отогнутого венчика (Пидаев Ш.Р., 1978, табл. V) может указывать на наиболее позднее положение этих материалов в рамках комплексов халчаянского типа, что соответствует и данным монетных находок, поскольку на городище найдены две монеты, подражающие чекану Гелиокла, и две «безымянного царя», по наиболее убедительной идентификации рассматриваемые как чекан Кадфиза I (Массон М.Е., 1950 б) [53] . Халчаянское время — пора сложения собственно кушанской археологической культуры. В этот период, помимо устойчивого набора основных форм керамики, появляются также фигурки всадников, терракотовые статуэтки женщин, среди которых ранним типом, возможно свойственным только этому комплексу, являются фигурки нагой богини (Пугаченкова Г.А., 1966 б, с. 42), костяные палочки с навершием в виде кисти руки, обычно именуемые в литературе стилями.
53
Сомнения относительно отождествления «безымянного царя» и Кадфиза I см.: Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983, с. 162.