Древние Славяне. Соль. Книга вторая. Масленица

Каждый месяц на Руси случается праздник. Бывают страшные, такой как Карачун в самую длинную зимнюю ночь, или поминовения Дедов и Баб в конце зимы и осенью. Бывают рабочие праздники, когда начинаются посев, сенокос или жатва. Но самые любимые и весёлые – летний Купала и зимняя Масленица.

Летнего Купалу легко праздновать. На улице от заката до рассвета нету ночи, солнце так и гуляет по небу. Все травы цветут и пахнут, яблоки завязываются на ветках, морковка из грядок вылезает, репка, ещё горькая, но уже вкусная, рядами желтеет. Лесная ягода среди грибов боровиков, маслят и сыроежек либо чернеет черникой, либо дразнится красной земляникой в мелких семенах. Но солнце уже уходит из самого длинного дня, сокращая своё появление с каждым днём.

А вот зимняя Масленица празднуется из последних сил.

День только уровнялся с ночью, снег начал таять, сосульки с крыш капать, но ещё долго ждать зелёной травы на земле и первых листьев на деревьях. Зато просыпается надежда на скорое жаркое лето и урожаи всего, что вырастет. Домашняя скотина нагуляет мяса, на болота и поля прилетит дикая птица. И хочется разгульно веселиться на Масленицу, чтобы Боги услышали и помогли.

Как всегда, с ночи Недели [1] до рассвета понедельника в деревнях не спали, готовясь к большому празднику. Не прекращалась беготня между домами. У кого-то не было яиц для пирогов, у кого-то кончилась закваска для хлеба, и у всех не хватало соли. Дошло до того, что с божниц доставали маленькие солонки и выскребали из них самую лучшую, чёрную соль морянку, привезённую с озера Ильмень. С соседями такой солью не делились, самим еле хватало.

Не спалось не только из-за волнения, но и из-за голода, всё-таки две седмицы прошли пустыми [2] . Но, наконец-то, прошли! В мечтах об угощениях, ночь казалась бесконечной. Подсохший не подсоленный хлеб не лез в горло, от горохового варева с сушеными грибами уже тошнило.

В домах жарили творожники и складывали высокой горкой на отдельном деревянном блюде. На втором, таком же, лежали печенья-жаворонки с глазками из сушеной черники.

Крутившаяся у печи старая Снежана не замечала в морщинах под глазами сажу. Особенно чернел на лице нос, постоянно шмыгающий и подтираемый ладонью в нагаре.

– Прилетай лето, приноси тепло, – тянула песню Снежана, накрывая блюдо расшитым рушником с печеньем-птичками.

– Согрей землю, разбуди траву, – подхватила напев свекрови худенькая и хромая Годислава.

Обе бабы, трудились в старых залатанных рубахах, но в белых хлебных передниках.

Весь стол и залавок [3] за печью радовали глаз заставленными крынками со сметаной, горшками с разным маслом и блюдами.

Из сеней [4] в комнату вошел Ведогор с дровами, свалил их у печи и взял с залавка свою кружку.

– Тёща дорогая, ты зачем мне налила козье молоко? Я его с детства не терплю.

– Брагу и медовуху спрятала наша Домослава, – с удовольствием заявила Снежана, оттискивая на раскатанной тесте вырезанного из дерева жаворонка. – Не нальёт до похода в Священную Рощу.

– Тьфу ты, неприятность какая, – Ведогор одёрнул плетёный пояс на тёплой домашней рубахе. – Пойду овец на снег выгоню и ещё дров наколю, а то вы за эту ночь в два раза больше обычного сожгли.

В дверях он столкнулся с супругой.

– Много набрала, – радостно сообщила Домослава, держа в поднятом переднике яйца и они удобно лежали на большом животе под грудью. – Есть что на Масленицу покрасить и отнести в житницу [5] . Ведогор, а чего ты в лаптях, а не в валенках? По утру ещё холодно.

– Да я бегом сбегаю, – уверил супругу Ведогор, подтянул шерстяные порты. – Не успею замёрзнуть.

Варили яйца и красили луковой шелухой в желтый цвет, а сухой кислицей в бледно-зелёный. Порошками, сменянными у гончаров, яйца красили в красный и синий цвета.

Первые крашеные яйца бабушка Снежана и её дочь Домослава понесли в житницу, напевая: «Взайди просо, взайди лён, дай нам жизни, дай нам радость». Снежана держала горшок с яйцами, Домослава светоч [6] .

Закрыв за собой дверь, обе хозяйки поочерёдно подходили к каждому сусеку [7] , долбленному из липовых брёвен и впихивали в середину пшеницы, проса, льна и всех остальных семян по варёному яйцу для лучшей всхожести.

Так делали в каждой житнице всех Славян.

С рассветом наступило самое тяжкое испытание – блины. Их пекли сразу на всех сковородах и латках [8] , что находились в доме. У кого на железных, у кого на глиняных. И нельзя было съесть ни одного, хотя они, тонкие в мелкую дырочку или высокие и жирные, с сушеными ягодами и орехами, исходили сытным запахом и маслом.

Но по закону первый блин нужно было отдать Кому, великому зверю Медведю. Нарушишь закон, и в течение круглого лета [9] может кто-нибудь из семьи заболеть, или сломает в лесу, или в доме ногу-руку-ребро. И потому приходилось сдерживать голодную слюну.

Даже Домослава терпела, хотя была уже на сносях [10] и ей, по обычаю, можно было есть яйца и пить молоко.

– Пойду, отдохну, – пожаловалась ей Годислава. – Замучалась всю ночь заниматься выпечкой. – И она прилегла на спальной лавке рядом с дочерью, Василисой.

При голубеющем зимнем небе, волховица Ведунья, возраста которой никто не знал, одетая в праздничные рубаху и юбки, расшитые знаками Мокоши [11] и в лисью рыжую шубу, встала у общего деревенского колодца.

Явидовский колодец самый удобный по всем ближним деревням. Поперёк деревянного сруба лежало тяжелое бревно длиной в три локтя с накрученной на него железной цепью, с загнутым прутом, вставленным в бревно и привязанным деревянным ведром. Такое богатство мог подарить деревне только князь Переслав.