Древний Рим. Имена удовольствий
Шрифт:
— А вы, видимо, известный всему Риму служитель Муз и верный жрец Минервы… поэт… ваше имя…
— Мое имя Петроний, милая девушка. Надеюсь, ты его запомнишь с первого раза…
— О, не сомневайтесь… мне еще не приходилось жаловаться на память. Я знаю наизусть более пятисот различных стихотворений всевозможных жанров и стилей.
В глазах Петрония загорелись азартные огоньки. Вообще-то он был очень даже симпатичным мужчиной, кажется, не на много лет старше самого Клодия, но гораздо более уверенный и самодовольный. Сначала ты работаешь на имя, а потом уже одно твое имя открывает перед тобой все двери…
Я не успела раскрыть рта для достойного ответа, как на плечо мое легла тяжелая горячая рука…
— Довольно битв, пусть все они останутся за порогом Рима!
— Но мы же вели речь о…
— Предлагаю почтить память храброго Консула Публия Фракийского!
Мое сердце отчего-то забилось быстрее… Гай Марий стоял рядом со мной и все взоры были обращены в нашу сторону. А сильная рука мужчины покоилась на моем плечике так свободно, что у меня начинала гореть кожа под тонким полотном туники. Я заметила хитроватую улыбку на красных губах Оливии и ее насмешливый прищуренный взгляд, я заметила удивление на холеном лице Петрония и заинтересованные взгляды прочих мужчин, что восседали или возлежали вокруг. А потом до меня дошло…
Гай Марий просто делает мне своеобразную рекламу! Он представляет меня этим людям, как некий экзотический предмет — смотрите, ребята, а вдруг да кому пригодится. Эта мысль заставила меня дернуть плечом и отстраниться от консула, но не слишком далеко, а так, чтобы он один расслышал мой шепот:
— Добрый вечер! Я благодарю вас за приглашение и обязуюсь исполнить условия нашего соглашения честно… после чего рассчитываю на оговоренное вами вознаграждение. И трогать меня вовсе не обязательно!
Гай поморщился, как будто с досадой, и также шепотом произнес:
— Можешь обращаться ко мне без церемоний, ты свободная женщина и в гостях у Рима, это позволено… а то я уже начинаю себя чувствовать с тобой дряхлым стариком, которого заждались предки…
— Ну, что вы… ты… у вас, то есть у тебя самый прекрасный возраст. Уже немало опыта за плечами и столько всего впереди…
Мне показалось или Гай снова чуть улыбнулся, а взгляд его потеплел. Но нашу странную беседу прервала Оливия. Она усадила консула на его место, конечно же, рядом с собой, а мне пришлось отойти дальше и составить компанию Клодию. Однако, я видела, как несколько наших «соседей», очень заинтересованно окидывали меня взглядами с ног до головы. Прямо как кобылу на ярмарке… на что же я могу сгодиться…
Но вот перед нами расставили низенькие длинные столы и рабы стали вносить кушанья. Сначала на столы поставили сосуды с вином, солонки и соусники, а также полотняные салфетки. Клодий тут же шепнул мне, что в таких вот промокших от жира «тряпицах» некоторые жадные гости даже уносили с собой часть ужина. Вот тебе и высшее общество…
Затем появились миски со всевозможными закусками, возбуждающими аппетит: черные и зеленые маслины, карфагенские гранаты и сливы, горячие колбасы и африканские смоквы. Я косилась на блюда с едой, но старалась не выпускать из виду и Гая Мария, мы даже пару раз встретились взглядами и мне даже почудилась усмешка в приподнятых уголках его губ. Оливия трещала без умолку и громко смеялась. Она бесспорно была королева бала…
Ого! Вокруг раздались громкие одобрительные возгласы — четверо рослых парней в крошечных набедренных повязках внесли в залу блюдо с огромным кабаном. Но наши восторги оказались даже преждевременны…
Слуга охотничьим ножом разрезал бок кабана и оттуда вылетела стайка живых дроздов. Это было удивительное зрелище! А другие рабы держали наготове длинные прутья, нарочно вымазанные клеевой массой, чтобы отловить всех пичужек и преподнести гостям. Между тем вокруг столов появились корзины со спелыми финиками. Потом на столы расставили тарелки с мелкими птичками, что были начинены изюмом и орехами, их сменили устрицы, улитки, морские гребешки. Бесконечная череда изысканно украшенных блюд… языки фламинго… молоки мурен… павлиньи мозги…
— Клодий, как ты можешь есть всю эту гадость, пошли-ка домой, надеюсь, Мапроник оставит нам немного серого хлеба…
— Наталия, у тебя воистину плебейские вкусы…
— У консула тоже, смотри-ка, он разделывает мясо, а блюдо с этими чудными ежиками передал сенатору.
Наш тихий разговор прервал повелительный жест Хозяйки.
— А теперь я желаю пищи для моих ушей! Пусть наш скромный гость прочтет свое сочинение…
Это было обращено к моему «дядюшке», но самоуверенный Петроний вылез вперед:
— Божественная Оливия! Зачем вам утруждать свой слух грубыми речами этого "эпикурейца". Что Клодий мог сочинить в своем аскетическом уединении, сущую ерунду. А вот я приготовил для вас настоящее лакомство, моя богиня!
Увидев благосклонный взор направленный уже на этого выскочку, я толкнула Клодия в бок.
— Вставай и борись! Прочти свою оду, наконец, ты мужчина или кто?!
Клодий вскинул свои серые очи на «богиню» и только вздохнул… Да, надо же какие мы тут робкие, тьфу, угораздило же меня именно к этому доходяге во двор попасть, не могла я приземлиться в нескольких метрах… за оградой Каррона, например… может, и он бы меня приютил, как бедную родственницу из Этрурии. Ага, сейчас, держи карман шире… сдал бы в какой-нибудь увеселительный дом, с него «солдафона» и не такое станется… Нет, ребята. Я так просто не сдамся, я отвоюю шанс для моего благодетеля.
— Простите, блистательная Оливия, но я прошу слова! Точнее несколько слов, в которых я поведаю вам об этом удивительном человеке…
Я бесцеремонно ткнула пальцем в сторону Клодия, а тот от удивления даже перестал жевать и чуточку покраснел. Еще бы, в атриуме установилась относительная тишина и все полупьяные рожи… гм… лица разом уставились на моего благодетеля. Я вдохновенно продолжала:
— Посмотрите на этого мужчину! Да… он не обладает силой Геркулеса и отвагой нашего Консула (надо же было и Гаю польстить, пользуясь случаем), он с виду неказист и робок, но… если бы вы только знали какое горячее сердце бьется под его изношенной тогой. Воистину сердце льва… сердце леопарда, смертельно раненого любовью. Да-да… истинной любовью к благородной и недоступной женщине.
Тут меня даже перебил какой-то лысоватый толстенький коротыш, что ради моей звонкой речи отложил в сторону здоровенную кабанью ляжку:
— А что… бывают совершенно недоступные женщины? На мой взгляд даже богини падки на золото и лесть…
— Погоди, Аквилат, девушка славно декламирует! Дай послушать!
Это подал голос сосед толстяка — миловидный пухлогубый мужчина средних лет, от него за сто шагов разило благовониями. Я продолжала…
— Так вот… мой изнывающий от неутоленной страсти поэт грозится лишить себя жизни, если Венера Земная не разгадает его намеков и не снизойдет в его пылкие объятия. Клодий готов растопить льды своей нежностью, готов излиться лавой Везувия из своих чресел… «Боже мой, что я несу это, уже явный перебор… надо закругляться, пока не у всех еще глаза округлились так же, как у Хозяйки дома»