Древняя Русь. Быт и культура
Шрифт:
Помимо рассмотренных образов реальных и фантастических существ, к числу зооморфных изображений относятся многочисленные рукоятки, навершия, маски, к которым прикреплялись дверные кольца с изображениями голов животных и птиц. Среди них встречаются лев, медведь, баран, свинья, конь. Многие из них отмечены яркими чертами стилизации. Это, например, рукоятки ковшей из новгородских раскопок. Одна из них, датируемая XI в., изображает конскую голову. Характерна трактовка гривы в виде ленточного плетения (Бочаров Г.Н., 1969, илл. 54). Еще более сложные плетения покрывают всю морду головы медведя на рукояти ковша XII в. (Там же, илл. 56).
Связь значительной части наиболее популярных зооморфных образов древнерусского прикладного искусства с темой
Связь феодальных эмблем со звериными образами может быть прослежена на Руси с древнейших времен. Действительно, ряд авторов предполагает генезис древнерусских княжеских знаков от стилизованного изображения хищной птицы (Рапов О.М., 1968; Ширинский С.С., 1968). Известны подвески с княжескими знаками, рядом с которыми изображены птицы. Несомненно, эмблематический характер имеют изображения хищных зверей и птиц на древнерусских перстнях, особенно печатных (Макарова Т.И., 1986, с. 39–48).
Однако существование в домонгольской Руси эмблематических изображений животных еще не свидетельствует о становлении в это время геральдики, как это представляется отдельным исследователям. Не являются доказательством этого и отдельные изображения животных на щитах. Они известны на щитах разных народов начиная с древнейших времен и могут не подчиняться каким-либо правилам их употребления, что составляет сущность геральдики. Частные признаки отдельных древнерусских щитов со львами в геральдических позах (на щите святого Георгия, на стене собора в Юрьеве-Польском и Федора Стратилата в Федоровском евангелии 1321–1327 гг. — Некрасов А.И., 1928) — наличие вдоль края щита орнаментального бордюра — не соответствуют западноевропейской геральдической традиции.
Безусловный аргумент в пользу существования в Древней Руси геральдики — изображения щитов с условными «собственно геральдическими» функциями, например, разделениями щита на части, окрашенные в разный цвет. Они изредка встречаются на Руси начиная с XII в. (Лабутина И.К., Кондратьева О.А., 1975; Кирпичников А.Н., 1971, табл. XVIII, 1; Овчинников А.Н., 1978, табл. 126; Чернецов А.В., 1981б, с. 232). Такие изображения действительно составляют специфику геральдики, однако ни в одном случае подобные щиты не выступают на Руси в роли родовой эмблемы, а изображаются у святых воинов, рядовых персонажей массовых сцен и т. п. Очевидно, щиты с геральдическими изображениями первоначально появляются в древнерусском искусстве как заимствованный мотив, без усвоения соответствующих представлений.
Ярчайшим примером неразвитости правовых и государственных представлений, связанных с использованием геральдических изображений на Руси в конце XV в., служит редчайшая золотая монета Ивана III (Спасский И.Г., 1962, с. 97, 98, рис. 68). Будучи воспроизведением венгерской золотой монеты, она несет изображение венгерского гербового щита, который сопровождают русские надписи с именами и титулами великого князя и его сына.
Становление государственной эмблематики может датироваться по двум важнейшим памятникам — большой государственной печати Ивана III, на обеих сторонах которой представлены двуглавый орел и московский герб (Соболева Н.А., 1981, с. 225–228, илл. 1) и большой государственной печати Ивана Грозного, датируемой в новейших работах 1577 г. (Там же, с. 18), на которой впервые представлены многочисленные областные эмблемы. Таким образом, русская геральдика не является в отличие от западноевропейской порождением эпохи феодальной раздробленности. Ее становление датируется эпохой создания русского централизованного государства.
Столь позднее формирование геральдики можно было бы связать с влиянием чужеземных
Наряду с образами монет и печатей, эмблематического значения не чужд и одновременный им зооморфный декор прикладного искусства. Об этом свидетельствует наличие двуглавых орлов в составе богатейшего набора звериных образов на резных посохах — регалиях Ивана III (Чернецов А.В., 1986, табл. 15, 19, 2). С одной стороны, и звериные образы этих посохов, и изображения на монетах и печатях XIV–XV вв. — явления, непосредственно предшествующие государственной и территориальной эмблематике Древней Руси, а с другой — во многом продолжают традиции символики звериных образов еще домонгольского времени. Об этом свидетельствует как набор образов, так и некоторые их характерные черты.
В древнерусском прикладном искусстве и эмблематике до середины XVI в. отсутствуют такие условные изображения, как звери и чудовища в коронах, с оружием, за исключением тех из них, которые представлены с человеческими головой или торсом. Между тем с середины XVI в. подобные образы широко входят в русскую эмблематику (Иванов П., 1858, табл. VI, 98; табл. XIV, 175, 178). Есть они и на печати 1577 г. Тогда же распространяются на Руси и нехарактерные для более раннего времени эмблемы в виде отдельных изображений оружия или регалий. Отметим, что изображения именно с этими чертами условности типичны для образов западноевропейской геральдики. Вероятно, именно в середине XVI в. в связи с ранним этапом становления геральдики на Руси изменяется отношение к изображениям животных и чудовищ. Это связано прежде всего с развитием феодальной эмблематики, о чем говорит использование печатей с изображениями гербовых щитов (Иванов П., 1858, табл. IV, 46; табл. VII, 123, 127; табл. 8, 54, 61).
Изображения животных с оружием или регалиями воспринимались как чисто символические, вполне условные. Отсутствие таких образов в древнерусском искусстве домонгольского времени, а также XIV–XV вв. и появление их в середине XVI в., очевидно, отражает переход к подобному их восприятию. До этого хронологического рубежа образы животных и чудовищ, по-видимому, имели, помимо символического значения, также и буквальное, как, например, изображения «тварей», считавшихся реально существующими. При этом художники избегали того, что им представлялось невозможным (оружие и регалии у животных).
Реальность существования тех или иных образов изобразительного искусства действительно занимала людей Древней Руси. Известно, что апокриф о Китоврасе осуждался отчасти потому, что он «не бывал на земли» (Пыпин А., 1862, с. 27, 29, 52). Еще в XVII в. осуждались изображения «воображаемых» (т. е. воспринимающихся как фантастические, сказочные) животных (Буслаев Ф.И., 1866, с. 23). В стихотворении того же времени при упоминании иппокентавра Карион Истомин оговаривается, что это «создано животно» (т. е. реально существующее — Тарабрин И.М., 1916, с. 285). Еще один текст XVII в. сообщает о реальности кентавра, изображавшегося в виде зодиакального Стрельца, но в то же время поясняет, что лука у него нет и быть не может (Карпов А.П., 1877, с. 276).