Древняя Русь. Быт и культура
Шрифт:
Смысловое значение зооморфных образов древнерусского прикладного искусства различно: оно могло быть по преимуществу церковным, моралистическим или светским (более конкретно — воинским, феодальным, учитывающим общую идеологию эпохи), могло быть преимущественно книжным или, напротив, фольклорным.
Средневековая церковная, моралистическая символика образов животных основывалась в первую очередь на поэтических персонажах библейских книг (прежде всего — Псалтыри и пророков), кроме того, ей был посвящен и «Физиолог» (Карнеев А., 1890). Таким образом, некоторые предпосылки для подобной трактовки звериных образов в древнерусском искусстве существовали. Вместе с тем изображения, бесспорно иллюстрирующие конкретные тексты, связанные с христианской символикой образов животных, в прикладном искусстве домонгольского времени не известны; набор образов в этом искусстве не отвечает полному тексту «Физиолога» (многих образов не хватает, целый ряд не находит в его тексте соответствия, в частности, такой популярный образ, как грифон). Важно, что зооморфные образы на объектах религиозного назначения не обнаруживают существенного отличия от тех, которые представлены на предметах светского обихода.
Наиболее сложные композиции среди светских сюжетов декоративного искусства Древней Руси, сцены борьбы и другие, по-видимому, навеяны конкретными литературными сюжетами. В частности, В.П. Даркевичу удалось обнаружить среди рельефов Дмитриевского собора во Владимире серию композиций, воспроизводящих романские образцы на тему подвигов Геракла (Даркевич В.П., 1962а). Подобные мотивы могут быть связаны с церковными идеями лишь посредством сложных ассоциаций в умах книжников-эрудитов. Очевидно, они могли бытовать лишь в узкой среде церковников, но едва ли в полной мере осознавались даже мастерами, создававшими эти изображения, и совсем не воспринимались большинством неграмотного и малокнижного населения (в том числе, основной массой воинов-феодалов, знати). Между тем для культурно-исторической характеристики эпохи наиболее интересен именно общедоступный пласт средневековой символики.
Соответствие этому пласту следует искать в фольклоризирующих мотивах древнерусской литературы, посвященных прославлению русских воинов и князей. Образы хищных зверей и птиц начиная с «Повести временных лет» и «Слова о полку Игореве» и далее — в «Молении Даниила Заточника» и похвалах различным князьям, «Задонщине» и отдельных фрагментах летописей XVI в. ассоциируются с представлениями о князе, его власти, воинской доблести, с темой угрозы, устрашения. Хищные звери и чудовища при этом устойчиво связываются с положительными образами, тогда как отрицательные сравниваются с их охотничьей добычей. В ряде случаев сопоставление князя или воина с животным сохраняет следы архаических верований в оборотней (Слово о полку Игореве — отрывки, посвященные Игорю и полоцкому князю Всеславу).
Архаичный характер подобных представлений и их языческое происхождение вполне согласуются с древними корнями русского звериного орнамента. Встречается в древнерусской литературе и связь образов животных с темой плодородия, брачной пары. Подобное по преимуществу фольклорное значение зооморфных образов декоративного искусства подтверждается наличием изображений на объектах, связанных с идеей власти феодалов (например, на печатях) и оружии; связь с темой плодородия наиболее вероятна для парных изображений зверей и птиц и для композиций, где они представлены с детенышами. Именно такое, фольклорное в своей основе, восприятие зооморфного декора, по-видимому, преобладало в Древней Руси. При этом конкретная символика отдельных образов едва ли была развитой и устойчивой.
Вполне земное, в значительной мере пронизанное пережитками язычества восприятие зооморфных мотивов основной массой народа, было, по-видимому, причиной осуждения таких изображений Бернардом Клервосским. Сходное отношение к звериным образам отразилось в одном из древнерусских текстов, известном по списку XVII в., но восходящем к более раннему времени (Буслаев Ф.И., 1866, с. 17).
Наиболее популярен в древнерусском прикладном искусстве образ хищного зверя неопределенной видовой принадлежности. Он отражает обобщенные представления о могучем хищнике. В отдельных случаях можно говорить об определенном стремлении передать образ льва, который часто упоминается в древнерусских письменных источниках, — зверя храброго и сильного, царя зверей. В ряде случаев лев вполне определенно связывался с представлением о власти князя — «Орел птица царь над всеми птицами, а осетр над рыбами, а ты княже над переяславцы. Лев рыкнет, кто не устрашится, а ты княже, речеши, кто не убоится» (Даниил Заточник). Со львом сравнивается Роман Галицкий и в известном отрывке Ипатьевской летописи (ПСРЛ, т. II, с. 716). По-видимому, с подобными идеями ассоциировались и изображения хищника с менее определенными видовыми признаками. Видеть в части из них барса (зверя, изредка упоминающегося в древнерусской литературе) нет достаточных оснований, хотя в принципе и такая трактовка не может исключаться. На миниатюрах XIV в. встречаются пятнистые пантеры или леопарды. Длинная морда многих хищников в древнерусском искусстве напоминает волка — наиболее распространенного хищника Восточной Европы, популярного героя фольклора. Однако у части подобных хищников изображены гривы, опять-таки сближающие их со львом. Скорее всего, большая часть образов хищников древнерусского прикладного искусства связана с обобщенным фольклорным образом «лютого зверя», который, как показывают исследования литературоведов, опять-таки восходит к образу царя зверей — льва (Миллер В.Ф., 1877; Клейненберг И.Э., 1969). Хищные звери могли символизировать власть, воинскую доблесть, а также играть роль охранителей.
Встречающиеся в древнерусском искусстве парные изображения хищников, например львов, украшающие капители колонн, на которые опираются внутренние своды Дмитриевского собора во Владимире, по-видимому, связаны с символикой плодородия и отражают представление о брачной паре. Об этом свидетельствует особенность одного из этих рельефов, на котором, кроме пары взрослых львов, представлен маленький львенок (Вагнер Г.К., 1969а, с. 342, рис. 225). Композиция из пары хищников с детенышем повторена и на металлической накладке рубежа XIII–XIV вв. из Новгорода (Седова М.В., 1981, с. 165, рис. 67). Очевидно, образы пар зверей как с детенышами, так и без них наделялись благожелательной символикой.
Иконографические признаки изображений четвероногих дают некоторые основания для их классификации. Отметим, что положение лап животных с трудом поддается систематизации, так как часто нельзя отличить, например, прыгающее и идущее животное, идущее и стоящее — нередко встречаются маловыразительные трактовки конечностей. Более определенная черта — положение головы: в фас, в профиль, повернутая назад. В прикладном искусстве домонгольского времени преобладают две первые позы; в XIV–XV вв. первая становится более редкой, начинает преобладать третья, в домонгольское время малопопулярная. В искусстве домонгольского времени часто подвергаются трансформации и стилизации языки и хвосты животных, приобретающие вид растительных побегов. Эта сказочная символика не означает, что изображены фантастические животные. На Людогощенском кресте 1359 г. с подобными хвостами изображены львы в сценах Самсон со львом и Геракл с тем же животным, причем ясно, что резчики стремились изобразить именно льва (Лазарев В.Н., Мнева Н.Е., 1954, с. 159, 161). Часто хвост животных поджат, пропущен между ног и выведен сбоку из-под ноги наверх, возвышаясь над туловищем. Эта иконографическая особенность, по происхождению связанная с сасанидским искусством, встречается на Руси с рубежа X–XI вв. (ладожский топорик) по XVII в.
Изображения птиц в древнерусском прикладном искусстве отличаются устойчивой иконографией, восходящей к византийским образцам. Довольно характерен фантастический хвост многих птиц — одна его часть сильно выгнута кверху, а другая соответствует обычному положению хвоста у большинства птиц. Видовая принадлежность птиц, как правило, не ясна. Птиц с распростертыми крыльями и головами в профиль можно было бы рассматривать как аналогию западноевропейским геральдическим орлам, однако на саккосе XIV в. митрополита Алексия (Макарова Т.И., 1975, с. 87, табл. 26, 3) подобная птица изображена в нимбе и представляет, скорее всего, голубя, символ святого духа. Часто две фигуры птиц располагаются симметрично по сторонам древа. Очевидно, изображается брачная пара, и композиция в целом имеет благожелательное значение. По-видимому, с этой композицией связан также известный в восточнославянском фольклоре космогонический миф о создании Вселенной двумя птицами. Вместе с тем, во всяком случае в русском искусстве XVI в., две птицы по сторонам растения определенно символизируют райский сад. Отчасти это, возможно, связано со славянскими представлениями о потустороннем мире (ирий, вырей) как месте, куда улетают птицы. Поскольку композиция была очень популярна, она нередко сильно трансформировалась — иногда древо деградирует и превращается в неясный декоративный элемент, иногда оказывается растущим вверх кроной.
Критерием изображения фантастических существ принято считать явное соединение частей тела различных существ, изменение их числа, нарушение их порядка. Среди чудовищ, имеющих наряду с зооморфными чертами антропоморфные, наиболее популярны кентавр и сирена (сирин).
Древнерусские изображения кентавров могут быть подвергнуты более детальному анализу, чем другие зооморфные образы. Они неоднократно привлекали внимание исследователей (Окладников А.П., 1950; Чернецов А.В., 1975а; 1981а). Иконографические особенности древнерусских кентавров представляют значительные возможности для их сравнительного изучения. Кентавры фигурируют в хорошо изученных памятниках письменности (Василевский А.Н., 1921), благодаря чему целый ряд их изображений связан с конкретными текстами.
Упоминания о кентаврах как образах античной мифологии известны в древнерусской письменности с XI в. (Будилович А., 1875, с. 24). В русской письменности домонгольского времени известен текст, сообщающий о высоких нравственных достоинствах кентавра Хирона (Истрин В.М., 1920, с. 61, 249). Древнейшее русское изображение кентавра находится на уже упоминавшейся резной колонне из Новгорода. Существенно, что уже в это время заимствованный образ был введен в систему местного декоративного стиля.
Следующие по времени изображения кентавров находятся на стенах Дмитриевского собора во Владимире (Вагнер Г.К., 1969а, с. 264, 266) (1194–1197). Один из них, как и кентавр на колонне, держит себя за хвост и, по-видимому, воспроизводит византийский образец. Второй держит перед собой убитого зверька. Сходные образы кентавров со зверьками представлены в виде пары на стене Георгиевского собора в Юрьеве-Польском (1230–1234) (Вагнер Г.К., 1964, с. 111–116, табл. XXVIIIб). В средневековом искусстве, как византийском, так и западном, подобные изображения обычно символизируют созвездие Центавра (Thiele G., 1898, s. 125, fig. 53).