Древняя Русь. Быт и культура
Шрифт:
В кладах Поднепровья этого периода тоже нет тонких ювелирных изделий. Их заменяют массивные золотые кованые браслеты, гривны, плетеные из тонкой проволоки, полые и витые из нескольких пар дротов. Гривны оказываются в это время самым распространенным украшением, не случайно упоминания о них попали и в исландские саги, и на страницы летописи. Популярны гривны и браслеты и у соседей и вечных врагов Руси — половцев, о чем говорят не только погребальные древности, но и монументальная половецкая скульптура — «каменные бабы» (Плетнева С.А., 1974).
Как и на северо-западе, в украшениях Поднепровья XI в. чувствуется традиционная связь с украшениями дофеодального времени.
В целом ювелирное дело эпохи Ярослава Мудрого выглядит несколько суровым и скромным по применявшимся в нем декоративным и технологическим приемам. Оно близко, судя по кладам, ювелирному делу предшествующего периода и с точки зрения историко-культурных связей. Сохраняются контакты с Западом, что сказывается и в наличии скандинавских украшений, и в возросшем количестве
Ювелиры эпохи Ярослава еще держались старых традиций и только готовились к тому рывку, который составит им славу в недалеком будущем. Рывок этот уже начинал ощущаться; появлялись новые приемы орнаментации. Так, на традиционные украшения — витые браслеты — стали наносить чернение по гравировке (табл. 40, 5, 6). На накладных наконечниках этих браслетов грубой гравировкой изображали крин или его половины, заполненные чернью. Из сложной техники чернения мастера, делавшие браслеты, знали пока только сам рецепт ее изготовления. Такое же примитивное применение черни на предметах из кладов демонстрирует серебряная накладка из клада 1913 г. в Спанке (табл. 40, 17).
Последнюю группу кладов составляют клады, зарытые между 70-ми годами XII в. и 1240 г. В нее входят две трети всех русских кладов. Топография их совершенно иная (рис. 7). Абсолютное большинство кладов найдено в южных областях Руси, а половина — в самом Киеве. Причиной их появления в это время было вторжение татаро-монголов. По кладам прослеживаются пути набегов завоевателей с 1236 г., когда они «поплениша всю землю Болгарскую», до 1240 г., когда «приде Батый к Киеву».
Рис. 7. Карта распространения кладов IV группы (по Г.Ф. Корзухиной).
1 — д. Сельцы (1892); 2 — д. Мужищево (1927); 3 — Тверь (1906); 4 — с. Дягунино (1893); 5 — д. Исады (1851); 6 — Владимир (1837, 1865, 1896); 7 — м. Романово (1892–1893); 8 — д. Пискова (1911); 9 — д. Кутукова (1673); 10 — Старая Рязань (1822, 1868, 1887, 1937–1950, 1970); 11 — с. Шмарово (1849); 12 — с. Кресты (1876); 13 — д. Терехово (1876); 14 — д. Лески (1853); 15 — д. Чувардино (1901); 16 — м. Высоцкое (1878); 17 — м. Городок (1890); 18 — с. Вербов (1920-е годы); 19 — м. Мирополь (1938); 20 — д. Збранка (1909); 21 — м. Чернобыль (1896); 22 — с. Каменный брод (1903); 23 — Киев (1824–1949, всего 45 кладов); 24 — с. Залесье (1842); 25 — с. Городище (1970); 26 — с. Старая Буда (1908); 27 — Княжа гора (1877–1899, всего 12 кладов); 28 — Девичья гора (1900, 1901, всего три клада); 29 — Переяслав (1884); 30 — Любеч (1960); 31 — Чернигов (1850, 1887, 1923); 32 — урочище Святое озеро (1908); 33 — д. Львов (1879); 34 — именье Терещенко (1878); 35 — с. Стариково (1888); 36 — с. Черныши, 1899; 37 — м. Мартыновка (1886); 38 — м. Пивцы (1891); 39 — с. Ключники (1887); 40 — с. Пишки (1887); 41 — с. Ольховец (1888); 42 — Васильков (1885); 43 — Обухов (1905); 44 — с. Мышеловка (1896).
Часть кладов этой группы могла быть зарыта и ранее, в конце XII в., во время ожесточенной борьбы князей за Киев и участившимися княжескими распрями набегами половцев. По составу их невозможно отделить от кладов, связанных с ордынским вторжением.
Клады этой группы отражают самые высокие достижения Руси в области ювелирного дела. Если не считать ранних скромных опытов чернения, они появляются почти внезапно. С древними традиционными украшениями из состава этих кладов можно сопоставить только витые перстни, гривны
Поскольку слитки, которыми широко пользовались в XII–XIII вв. датированы недостаточно хорошо, а монет в кладах мало, единственно достоверными признаком для относительной хронологии кладов этой группы оказываются стилистические признаки содержащихся в них украшений.
Украшения эти принадлежат к двум различным уборам — золотому с перегородчатой эмалью и серебряному с чернью.
Перегородчатая эмаль — техника, совершенно новая для Руси. Новым оказался и убор, который она украшала. В уборе предшествующего времени ему мало параллелей. Колты — полые височные подвески — в XI в. совсем неизвестны. То же можно сказать и о ряснах — цепях из круглых или квадрофолийных бляшек, составлявших вместе с колтами нарядный головной убор. Он хорошо известен по монетам, мозаикам и другим видам искусства Византии, откуда он был занесен в Западную и Восточную Европу, став международной модой. Русский вариант этой моды был достаточно своеобразным.
Все клады с эмалью могли быть зарыты на протяжении XII — начала XIII в. Г.Ф. Корзухина считала, что техника черни приобрела популярность после того, как перестали делать украшения с перегородчатой эмалью. По ее мнению, это произошло в середине XII в. Но, как мы увидим ниже, по самим вещам с перегородчатой эмалью такого перерыва не ощущается. Достаточно вспомнить, что шедевр эмальерного дела — крест Евфросинии Полоцкой — был сделан в 1161 г. (Алексеев Л.В., 1957).
По справедливому заключению Г.Ф. Корзухиной, с приемом чернения русские ювелиры и ознакомились уже в XI в. Есть колты с чернью, подражающие колтам с эмалью. Они свидетельствуют о поисках форм серебряного убора с чернью — поисках, которые завершились созданием вполне своеобразных украшений, в эмалевом уборе аналогий не имеющих. Но, несмотря на присутствие таких украшений, как витые и пластинчатые браслеты, в уборе с эмалью не представленных, мастер серебряного убора заимствовал некоторые формы украшений от эмалевого.
Исследователи давно заметили, что в обоих уборах воплощены совершенно различные орнаментальные стили. Первый, запечатленный на украшениях с перегородчатой эмалью, соответствует так называемому византийскому стилю в орнаментации рукописей; второй, сохраненный на вещах с чернью, сопоставляется всеми исследователями с тератологическим или звериным стилем книжных миниатюр. Расцвет первого в рукописях падает на XI–XII вв., сохраняясь в значительной мере и в XIII в., появление второго ощутимо в книжном орнаменте уже в XII в., но он достигает расцвета в XIV в.
Мы еще вернемся к вопросу о соотношении этих стилей. Пока же ограничимся одним наблюдением: сопоставление орнаментации украшений с перегородчатой эмалью и чернью наводит на мысль о том, что непроходимой границы между ними не было, как не было ее и в формах отдельных украшений золотого убора с эмалью и серебряного с чернью.
В кладах, зарытых в эпоху ордынского вторжения, есть украшения, не связанные ни с эмалевым, ни с черневым уборами совершенно. Это украшения с искусной зернью и сканью — приемами, освоенными русскими ювелирами ранее, еще в X–XI вв. Теперь они использованы в декоре украшений, конструктивно повторяющих эмалевый и черневой головные уборы. От него дошли до нас многолучевые звездчатые колты с зернью (табл. 42, 13) и рясна из круглых звеньев с напаянными кружочками скани (табл. 42, 14). К нему, вероятно, относятся серебряные бусы с зернью и без нее, крестики с зерневой оправой (табл. 42, 1–3, 5–6); лучевые колты могли в нем заменять трехбусинные височные кольца со сканью и зернью, из-за многочисленности находок в Киеве часто называемые киевскими. Наконец, в этот убор входили исполненные в технике зерни и скани длинные подвески, сохраненные в этнографическом головном уборе вплоть до XIX в. (табл. 43). Стилистическое единство этих украшений позволяет видеть в них остатки разрозненного сканно-зерневого убора, бытовавшего одновременно с эмалевым и черневым. Традиционная техника сочеталась в нем порой с традиционными формами украшений: в семилучевых колтах с зернью угадываются племенные украшения радимичей (табл. 42, 13).
Постоянные контакты населения Руси с многочисленными соседями сказываются иногда в находках единичных, оторванных от цельных уборов, украшений. К таким украшениям относятся серебряные половецкие серьги (табл. 42, 9). Но обычно украшения задумывали как единый убор, случайных вещей в нем не было. Для археолога такой убор — своего рода закрытый комплекс: всякая чужеродная вещь в нем сразу заявит о себе, выпадет из общего стилевого единства.
Конечно, отдельные украшения могли попасть в разновременные клады. Реконструируя убор, к которому могло относиться то или иное украшение, археолог может определить время и место его изготовления. А поскольку убор — комплекс одновременных вещей, созданных в одном географическом районе, иногда — в одной мастерской, датировка отдельной вещи может быть довольно узкой.