Древняя Русь. Быт и культура
Шрифт:
Стеклянные перстни разнообразили с помощью цветного декора: точки, овалы (табл. 65, 8), простые петли (табл. 65, 8) и сложнофигурный меандр (табл. 65, 15). Лишь изредка можно встретить перстни, в которых использованы оба декоративных элемента: рельеф и цвет (табл. 65, 16). Для изготовления перстней использовали стекло разного цвета (и разного химического состава). В случае с перстнями состав почти однозначно нашел свое выражение в прозрачности, цвете, форме и декоре перстней, в силу этой связи внешние признаки являются достаточным основанием для упрощенного установления происхождения перстней (табл. 7). Происхождение перстней более сложных характеристик решается индивидуально
Таблица 7. Упрощенная схема для установления происхождения стеклянных перстней.
Как следует из гистограммы (рис. 20), трижды на протяжении X–XV вв. стеклянные перстни становились заметным элементом в материальной культуре Древней Руси; цезуры ощутимы — во второй половине XI в. они желтые, зеленые, коричневые, прозрачные киевской работы; в последнее столетие перед монголо-татарским нашествием — зеленые, бирюзовые, фиолетовые, прозрачные и черные не прозрачные киевской работы; в XIV в. — бирюзовые, желтые не прозрачные западноевропейской работы и зеленые, желтые не прозрачные коричневые кольца (круглые в сечении) новгородской работы. Более подробные сведения о происхождении перстней представляет график (рис. 21).
Рис. 20. Распределение стеклянных перстней во времени.
Рис. 21. Хронологический график распространения стеклянных перстней разного производства.
1 — византийское; 2 — киевское; 3 — русское; 4 — киевско-византийское; 5 — новгородское; 6 — западноевропейское; 7 — русское.
Распределение стеклянных перстней во времени отлично от распределения перстней металлических, хотя известная взаимозависимость во второй половине XII–XIII в. налицо; сокращение числа стеклянных перстней во второй четверти XIII в. привело к двукратному увеличению металлических перстней. В это же время появились янтарные перстни, количество которых с количеством стеклянных связано по правилу оппозиции. Этому же правилу подчинены синхронные объемы перстней и браслетов, что особенно очевидно в первой половине XIII в.: предпочтение отдается браслетам — украшению относительно более новому, допускавшему большее число комбинаций, определяемых не только цветом, но и формой.
Распределение стеклянных перстней во времени подобно распределению стеклянных бус во второй половине XI–XV в. Синхронность и подобие всех остальных характеристик, включая технологию изготовления, позволяют думать, что перстни и бусы делали в одних и тех же мастерских.
Одни перстни из янтаря, массивные и плосковыпуклые в сечении, могут по форме быть соотнесены с металлическими широкосрединными замкнутыми перстнями, другие — со щитковосрединными. Янтарные перстни часто имеют резной декор, иногда очень богатый и сложный, нанесенный изнутри с передней стороны. Основные элементы декора — окружность с точкой, «циркультный орнамент» и линии, соединенные в четырехконечный или восьмиконечный крест; перстни без декора редки. Существенных различий в хронологии и технике изготовления нет: все виды янтарных перстней относятся к концу XIII–XIV в., преимущественно ко второй половине XIV в.
И широкосрединные перстни с циркульным плотно поставленным орнаментом (рис. 65, 77), и щитковосрединные могут иметь более или менее выраженные щитки (рис. 65, 18–20). На щиток, круглый или овальный, приходится наиболее сложная часть декоративной композиции, воспринимаемой через прозрачный янтарь.
Янтарные перегни в отличие от перстней из других материалов крупномасштабны: они выразительной формы, широкие, больших диаметров.
В средние века перегни, металлические, стеклянные, янтарные, носили на разных пальцах и на разных фалангах; им придавали большое значение: это и обереги, и хранилища ядов, и сувениры, и печати, и подарки, и символы статуса, власти, гражданского населения. Изобразительное искусство и литература донесли до нас сведения о сложной и важной роли перстней в средневековой культуре.
Глава 4
Древнерусский костюм
Одежда
М.А. Сабурова
Древнерусский костюм как ансамбль, состоявший из шитой одежды, головного убора и обуви, в научной литературе пока освещен недостаточно. Степень изученности его частей различна. До недавнего времени, чтобы реконструировать одежду, исследователи обращались к фрескам, миниатюрам и памятникам письменности, полагаясь на них как на основной источник (Арциховский А.В., 1945, с. 34; 1948, с. 234–262; 1969, с. 277–296; Левашова В.П., 1966, с. 112–119).
Такой подход обусловила фрагментарность деталей одежды, их плохая сохранность в памятниках археологии. Однако ее исследователи неоднократно высказывали мнение, что костюм, представленный на памятниках искусства Древней Руси, очень условен, подчинен иконописному шаблону и несет очень мало информации о действительно бытовавшей на Руси одежде. При этом они отмечали, что для исчерпывающего ее изучения необходимо привлекать данные археологии (Арциховский А.В., 1948а, с. 362; 1969, с. 192).
Еще в прошлом веке специалисты в области быта и истории Руси уделяли особое внимание терминологии древних одежд. Некоторые формы одежды они сравнивали с костюмом более древних эпох и с народными одеждами XIX в. Был разработан сравнительный метод, благодаря которому стали возможными широкие этнокультурные сопоставления (Оленин А.Н., 1832, с. 31; Забелин И., 1843. № 25, с. 319–323; № 26, с. 327–333; № 27, с. 341–344; 1862 и 1869; Прохоров В.А., 1875, 1881). В 1877 г. вышел в свет альбом, иллюстрирующий древнерусские одежды, в котором подведен итог знаниям, собранным всей плеядой ученых и художников XIX в. (Стрекалов С., 1877).
Такой подход к изучению древнерусской одежды был обусловлен уровнем археологических знаний. Как известно, раскопки в области славянской археологии широко развернулись только во второй половине XIX в. Они впервые дали массовый курганный инвентарь X–XIII вв. со значительными фрагментами одежды. Однако отсутствие методов реставрации и консервации приводили к большим трудностям при работе с мягкими частями одежды. Археологическая же документация страдала одним общим недостатком: конструктивная связанность деталей одежд в погребении отражалась в отчетах не графически, а словесно. Отсутствие чертежей не давало должных представлений о форме деталей костюма.
Исследователи понимали, что материалы из раскопок позволяют полнее и точнее представить быт славян, в том числе их одежду, нежели отрывочные данные письменных источников, поэтому последние они использовали лишь как вспомогательный материал (Прохоров В.А., 1881, с. 37).
К концу XIX в. отечественная наука располагала значительным количеством кладов, описанных знатоком русского и византийского искусства Н.П. Кондаковым (Кондаков Н.П., 1896, т. 1). Обладая необыкновенной эрудицией, он ввел в научный оборот максимум сравнительного материала как для украшений, известных по кладам, так и для одежд, известных по фрескам (Кондаков Н.П., 1888) и миниатюрам (Кондаков Н.П., 1906). Н.П. Кондаков большинство форм головных уборов и одежд послемонгольского периода отнес к эпохе Древней Руси, полагая, что они были заимствованы из Византии (Там же, с. 87). Он не придавал решающего значения возможности существования конвергентных форм одежды, под влиянием которых и перерабатывались новые пришлые формы. Помимо происхождения определенных категорий вещей, Н.П. Кондакова интересовали их назначение, конструкция и особенности ношения.