Дрожь и оцепенение
Шрифт:
Я последовала за ним в пустой кабинет. Он заговорил со мной, заикаясь от гнева:
– Вы поставили в глубочайше неловкое положение делегацию дружественной фирмы! Вы подавали кофе, выражаясь такими фразами, как будто вы владеете японским в совершенстве!
– Но я не так уже плохо им владею, Саито-сан.
– Замолчите! По какому праву вы защищаетесь? Господин Омоши очень сердит на вас. Вы создали отвратительную атмосферу на совещании сегодня утром. Как наши партнеры могли чувствовать себя доверительно в присутствии белой, которая понимает
Я посмотрела на него с удивлением:
– Простите?
– Вы больше не знаете японского языка. Ясно?
– Но, в конце концов, компания Юмимото наняла меня именно за знание вашего языка!
– Мне все равно. Приказываю вам больше не понимать японского.
– Это невозможно. Никто не смог бы подчиниться подобному приказу.
– Всегда есть возможность подчиниться. Это то, что западные умы должны были бы понять.
"Ах, вот вы о чем", подумала я прежде чем ответить:
– Вероятно, японский мозг способен заставить себя забыть какой-то язык. Западный мозг не имеет такой возможности.
Этот необычный аргумент показался господину Саито вполне приемлемым.
– Все же попытайтесь. По крайней мере, сделайте вид. Я получил распоряжение на ваш счет. Итак, решено?
Тон был сухим и резким.
Вероятно, когда я вернулась в свой кабинет, у меня было такое вытянутое лицо, что Фубуки посмотрела на меня мягко и взволнованно. Я долго чувствовала себя подавленной, размышляя как поступить.
Самым логичным было бы написать заявление об уходе. Однако, я не могла решиться на это. В глазах жителя запада в этом не было ничего бесчестящего, в глазах же японца это означало потерять лицо. Я работала в компании от силы месяц. Однако, контракт был подписан на год. Уйти через столь короткое время, значило покрыть себя позором в их глазах, также как и в моих.
Тем более, что у меня не было никакого желания уходить. Все-таки мне стоило кое-каких усилий быть принятой на работу в эту компанию: я изучила токийскую административную лексику, прошла тесты. Конечно, мои амбиции не простирались до того, чтобы сделаться великим полководцем международной торговли, но я всегда хотела жить в стране, перед которой преклонялась со времен первых идиллических воспоминаний, которые хранила с раннего детства.
Я решила остаться.
Но для этого я должна была найти средство выполнить приказ господина Саито. Я прозондировала свой мозг в поисках возможных залежей амнезии: не было ли каких-нибудь темных пещер в моей нейронной крепости? Увы, здание имело сильные и слабые стороны, башни и трещины, ямы и рвы, но ничего, что позволило бы мне похоронить язык, который ежедневно был у меня на слуху.
Если я не могла его забыть, то можно ли было, по крайней мере, его утаить? Если сравнить речь с лесом, можно ли было за французскими буками, английскими липами, латинскими дубами и греческими оливами спрятать гигантские японские криптомерии, которые в данном случае имели самое подходящее название?
Мори,
Она поднялась и сделала мне знак следовать за ней. В кухне я рухнула на стул.
– Что он вам сказал?
– - спросила она меня.
Я открыла свое сердце. Мой голос дрожал, я чуть не расплакалась. Теперь я не смогла сдержать опасных слов:
– Я ненавижу господина Саито. Он дурак и подлец.
Фубуки слегка улыбнулась:
– Нет. Вы ошибаетесь.
– Конечно. Вы добрая, вы не видите дурного. В конце концов, чтобы отдать подобное распоряжение можно быть только...
– Успокойтесь. Приказ исходил не от него. Он передал вам распоряжение господина Омоши. У него не было выбора.
– В таком случае это господин Омоши...
– Этот человек далеко не простой, - оборвала она меня.
– Что вы хотите? Он вице-президент. Здесь ничего не поделаешь.
– Я могла бы поговорить об этом с господином Ганеда. Что он за человек?
– Господин Ганеда замечательный человек. Очень умный и добрый. Увы, об этом не может быть и речи, чтобы вы пошли жаловаться ему.
Она была права, я это знала. Двигаясь вверх по течению, было недопустимо перескочить хотя бы один иерархический эшелон -- тем более таким образом. Я имела право обращаться только к моему непосредственному руководителю, которым была мадемуазель Мори.
– Вы мое единственное спасение Фубуки. Я знаю, что вы мало, что можете сделать для меня. Но я благодарю вас. Ваша простая человечность мне так помогает.
Она улыбнулась.
Я спросила, какова была идеограмма ее имени. Она показала мне свою визитную карточку. Я посмотрела на канжи* и воскликнула:
– Снежная буря! Фубуки означает "снежная буря"! Это очень красивое имя.
– Я родилась во время снежной бури. Мои родители увидели в этом знамение.
Я вспомнила список служащих Юмимото: "Мори Фубуки, родилась в Наре 18 января 1961 года..." Она была ребенком зимы. Я вдруг представила эту снежную бурю над величественным городом Нара* и его бесчисленными колоколами -- не было ли совершенно логичным то, что эта восхитительная девушка родилась в день, когда красота неба обрушилась на красоту земли?
Она рассказала мне о своем детстве в Кансае. Я говорила ей о своем, оно началось в той же провинции, недалеко от Нары, в деревне Сюкугава, около горы Кабуто, - при воспоминании об этих мифологических местах слезы выступили у меня на глазах.
– Как я рада, что мы обе дети Кансая! Ведь именно там бьется сердце старой Японии.
Именно там билось мое сердце с тех пор, когда в возрасте пяти лет я покинула японские горы ради китайской пустыни. Это первое изгнание оставило во мне столь глубокий след, что я чувствовала себя способной на все лишь бы воссоединиться с той страной, которую я так долго считала своей родиной.