Другая сторона
Шрифт:
– Конечно, ма. Черт, жаль, не проучили ее лунатика.
– Успеешь. Всему свое время. А сейчас, возьми ложку и ешь.
Скрипнув зубами, Калеб сделал, что она сказала. Перечить матери было невозможно. Она все равно заставит его съесть этот суп, а чем дольше он тянет, тем противнее тот будет. Сморщившись, Калеб проглотил первую ложку. Совсем не просто жить, когда твоя мать ведьма. Настоящая.
Когда с супом было покончено, Калеб поднялся из-за стола. Его еще шатало – не самое приятное ощущение на трезвую голову.
– Пойду-ка, посмотрю матч…
– Проиграли, – сказала Феликса. – Шесть два…
Калеб скривился.
– Могла
– Мог бы и не нажираться как свинья, – пожала плечами Феликса.
Калеб выругался сквозь зубы. Ведьма… Предсказывая результаты матчей, мать не ошибалась; никогда, кроме тех случаев, когда Калеб делал ставки. Азартные игры она презирала так же как алкоголь и всех его женщин. День был окончательно и безнадежно испорчен.
Кролик довольно заворчал, переворачиваясь на бок. Проклятый подхалим. Еще на что-то надеется, хотя знает же, что мать не отступит. Калеб подумал, что когда-нибудь он все-таки пнет пса – с размаху, кованым ботинком, по морщинистому брюху. Может это и обернется худшим днем в жизни, но результат! Когда-нибудь, но не сегодня… Словно прочитав его мысли, Кролик подмигнул.
Калеб отвернулся; держась за край стола, поплелся в гостиную. Проходя мимо матери, он искоса взглянул на пасьянс. Что Феликса делала с фотографиями оставалось для него загадкой, но он и не стремился найти ответ. Какое ему дело, втыкает она в них иголки или капает расплавленным воском? Ее колдовские штуки были ее колдовскими штуками, и связываться – себе дороже. Он не верил, что мать превратит его в жабу, как грозилась когда он был ребенком, но знал, что это в ее силах.
Однако, на этот раз Калеб остановился. Снимки оказались мутными, но Калеб сразу узнал широкое лицо и всклокоченную бороду Марва Краузе.
– Эй! – сказал Калеб. – Да это же ее чокнутый папаша!
Феликса выпрямилась. Взяв одну из фотографий, она поднесла ее к носу, хотя никогда не жаловалась на плохое зрение.
– Действительно… Хм, интересно… Забавно…
Прежде чем спуститься в подвал, доктор Норсмор тщательно запер двери и опустил жалюзи. Гасить свет не стал, только прикрыл люстру пыльным чехлом, – главное, снаружи не видно. Сомнительно, что в столь поздний час, кто-то наведается в гости, но предосторожности не помешают.
Люк, ведущий в подвал, находился посреди гостиной. С первого раза и не заметишь, так ловко были подогнаны доски паркета. Тридцать четвертая плитка от стены; но от волнения доктор постоянно путался и сбивался со счета. Он не помечал ее ради безопасности, и прятал люк под толстым китайским ковром. Подарок Ван Джоу… По странному стечению обстоятельств, на ковре были изображены два переплетающихся золотых дракона. Сейчас ковер грудился у дальней стены; туда же доктор сдвинул мебель.
Инструменты он подготовил пару часов назад и они терпеливо ждали у распахнутого люка: фонарик, электрическая дрель с набором новых сверл, гнутые медные трубки и полтора десятка пустых бутылочек. Норсмор старательно переложил их в саквояж и заглянул в темные глубины.
Из подвала тянуло сыростью и плесенью. Затхлый, мертвый воздух, хотя Норсмор знал точно, – то, что ждало его внизу, было живым. Еще живым…
Из паутины трещин сочилась рыжеватая жидкость. Скорее всего – вода, правда, доктор не рискнул бы пробовать ее на вкус. Скобы лестницы крошились ржавчиной, и опасно болтались в гнездах
Доктор спустил вниз удлинитель, провод которого был перемотан синей и черной изолентой, а приколоченная к дощечке розетка – разболталась и треснула. Раздался глухой стук. Норсмор посветил фонариком. Желтое пятно заблестело по стенкам и растворилось в темноте. Со всей осторожностью, доктор взялся за скобу и начал спускаться.
С такой лестницей лучше не торопиться. Скобы раскачивались, и Норсмору казалось, что это сам туннель сжимается и разжимается, точно гигантская глотка. Влажный шелест эхом метался в узких стенах. На запястье болтался фонарик. Световое пятно блуждало по неровному кругу, выхватывая то склизкие наросты водорослей, то колонию полупрозрачных грибов.
Хорошо что у него не было клаустрофобии. Наоборот, – в замкнутом пространстве доктору было уютно. Он наслаждался, вдыхая затхлый воздух подвала. Следствие ли это змеиной лихорадки, Норсмор не знал.
Лестница закончилась и доктор осторожно ступил на гладкие плиты пола. Почва под ногами еле заметно вздрогнула. Носмор мотнул головой. Показалось. Заметить его, – все равно, что почувствовать, как по коже ползет инфузория. Масштабы, во всяком случае, сопоставимы.
Присев на корточки, Норсмор погладил стеклянную на ощупь шкуру. Смахнул нападавшие цементные крошки. Хрупкие растения подземелий, грибы и водоросли, отказывались расти на подобной почве. И как бы глупо это ни звучало, Норсмор подозревал, что они боятся. Ему и самому становилось жутко, когда он подбирался так близко. Дракон Берегового Хребта спал уже не одну тысячу лет. Но он не умер, нет. Рано или поздно, он проснется. Загадывать, что тогда произойдет было выше Норсморовской фантазии.
Доктор не знал точно, какая часть дракона ему досталась. Скорее всего фаланга пятого пальца правой лапы. Даже здесь чешуя была огромной: в подвале у Норсмора уместилось всего четыре с половиной пластины. А на шее твари чешуя небось и вовсе с крышу дома. Там, чтобы пробиться, потребуется буровая установка.
Норсмор достал дрель и закрепил длинное сверло. Пару раз нажал на кнопку, проверяя, как работает. В тесноте звук прозвучал оглушительно, точно в подвале обосновался невероятный жук. Кивнув самому себе, доктор отложил дрель и принялся скреплять медные трубки и спирали, до упора затягивая винты. Получившаяся конструкция наводила на мысли об алхимических лабораториях или о самогонном аппарате. Последнее было близко к истине. К тому же, Норсмору нравилось слово «змеевик» – символично.
Дрель взвыла, погружаясь в чешую. Запахло паленым. Драконья плоть поддавалась с трудом: через три минуты сверло застучало, пришлось его заменить. Обычно, чтобы пробиться, уходило от трех до пяти сверл. В углу подвала гнила гора испорченного металла. Но остановиться на одном отверстии не удавалось. Раз за разом приходилось начинать сначала. Вот если б ему удалось добраться до настоящей артерии! Пока же были лишь крошечные капилляры, которые заживали на вторую неделю. Выход бальзама не превышал двух десятков бутылей. Для эксклюзивного продукта неплохо, но Норсмора подобные масштабы не устраивали.