Другие времена, другая жизнь
Шрифт:
Под конец она позвонила в отдел полиции Центрального района.
— Меня не спрашивай, — раздраженно отозвался комиссар. — Один черт знает, где они, как всегда, шляются.
— Большое спасибо за помощь, — сказала Мартинес с выражением.
Мудила стоеросовый, подумала она, кладя трубку.
И Хольт, и Мартинес пришлось подчиниться судьбе. Чтобы чем-то заняться, они составили общество Маттеи. Та была в демонстрационном зале, сидела перед компьютерами в проекторной, куда они для надежности перенесли все относящиеся к делу материалы. В стороне от мониторов на столе лежала аккуратная стопка толстых папок. Маттеи была весела, как птица. Она пообещала после ланча показать им новые программы («если они вас интересуют, разумеется»). Хольт подумала, что во всем можно найти положительные стороны, и решила просмотреть еще раз все дело об убийстве Эрикссона. Что делала Мартинес, сидя за своим компьютером, неизвестно, однако можно было предположить, что она шерстит внутреннюю сеть полиции безопасности, максимально эффективно используя временный доступ.
Юханссон посвятил день общению с женой Пией. В минуты хорошего расположения духа он называл ее Живчик-Пифчик, впрочем, только когда она тоже была в соответствующем настроении.
Они встретились почти пятнадцать лет назад. Она проходила по делу о загадочном самоубийстве: какой-то американский журналист, как утверждали, покончил с собой, выбросившись из окна пятнадцатого этажа.
Юханссон заинтересовался этим делом не столько из профессиональных, сколько из личных соображений: он принимал участие в опросе свидетелей, и Пиа ему очень понравилась — ее внешность, манера себя держать и разговаривать. Это беспокоило его, потому что она понравилась ему куда больше, чем следовало. В этом вопросе Юханссон придерживался в высшей степени старомодных принципов: к женщинам, которых он встречал по службе, он относился не как мужчина, а как полицейский. Даже если они были только свидетелями.
Когда вся история с журналистом разъяснилась (не самоубийство, а самое настоящее убийство), он попытался вновь завязать с ней знакомство, на этот раз не как полицейский, а как мужчина, но она явно была занята чем-то (или кем-то) другим. И хотя он не спрашивал, чем (или кем) именно, ему все было понятно без слов. Он отодвинул воспоминания о ней куда-то в глубины подсознания, в компанию людей, которые, наверное, могли бы занять важное место в его жизни, но не получилось, потому что он не делал никаких усилий, чтобы это произошло. Иногда он думал о ней, особенно когда одиночество, к которому он вроде бы стремился, вдруг становилось тягостным… Тогда он вспоминал о ней с тоской, которая подпитывалась не тем, что произошло, а тем, что могло бы произойти.
Через несколько лет, когда Юханссон уже почти о ней забыл, он внезапно наткнулся на нее в продуктовом магазине рядом со своим домом. Подарок судьбы, решил он и ошибся, потому что, несмотря на свои легендарные детективные таланты, он даже не предполагал, что эта счастливая случайность была вовсе не случайностью.
Примерно за месяц до этого события Пиа, которая тоже часто вспоминала Ларса Мартина Юханссона, причем по тем же причинам, по которым он вспоминал ее, прочитала большое интервью с ним в вечерней газете и тут же решила, что пора навести порядок в личной жизни. Она прекрасно понимала: если она сама ничего не предпримет, никакого прогресса в этой области ожидать не приходится. Внезапный импульс… впрочем, не такой уж внезапный, если учесть, что она уже не раз ловила себя на том, что часто думает о человеке, которого видела всего два раза в жизни, и к тому же в служебной обстановке.
Она быстренько разузнала его адрес и навела справки, действительно ли он одинок, по крайней мере в формальном смысле слова — то есть приемлемо одинок. Затем вычислила, в каком именно магазине он скорее всего покупает продукты, и, поскольку сама жила на Сёдере, стала ходить за покупками именно туда. Когда она зашла в магазин уже в пятый раз, терзаясь опасением, что ее проект — просто глупость, она увидела Юханссона, в глубокой задумчивости стоящего у мясного прилавка.
— Что будем делать сегодня? Как насчет хорошей прогулки? Погода ничуть не хуже, чем вчера, — сказал совершенно довольный жизнью Юханссон, выдавливая сок из грейпфрута.
— А как насчет того, чтобы вернуться в койку? — полусонно спросила Пиа. — Тут и обдумаем.
— Ну что ж, — согласился он. — Это тоже идея. Тебе сока сейчас налить или потом?
— Потом. — Пиа внезапно проснулась и глянула на него с интересом.
— Потом так потом. — Юханссон протянул руку и погладил ее тонкую шею.
После ланча, второй день подряд состоявшего из суши, Хольт, Мартинес и Маттеи собрали уже ставший ритуалом военный совет.
— У меня начинает кое-что складываться насчет Штейн, — сказала Маттеи, показывая на внушительную стопку компьютерных распечаток и прочих бумаг. — Мне кажется, мы с ней начинаем понимать друг друга. Это, между прочим, очень интересно.
— Ты никогда не собиралась написать роман? — спросила Мартинес.
— Собиралась, — задумчиво кивнула Маттеи. — Кстати, это очень затрудняет работу. Я хочу сказать, мне приходится сдерживать свои литературные наклонности. Не знаю, как объяснить… Мне кажется иногда, что хороший роман может сказать о людях гораздо больше, чем скучное описание их жизни и поступков, с которыми нам здесь приходится иметь дело.
— Штейн наверняка была бы обалденно счастлива, если б узнала, как ты ее полюбила! — криво усмехнулась Мартинес. — Подумай, какой бы это был для нее подарок. Может быть, стоит это обмозговать…
— А я тебя прекрасно понимаю, — серьезно сказала Хольт и кивнула Маттеи. — Какую-то часть истины о том или ином человеке мы можем постичь лишь с помощью собственного воображения. Жаль, правда, что в нашем учреждении это не особенно поощряется. Мало того, только попробуй, от тебя шарахнутся как черт от ладана.
Зато с предрассудками все в порядке, подумала она. Разделяешь общие предрассудки — значит, ты на своем месте.
— И это очень хорошо, — с неожиданной горячностью сказала Мартинес. — Фантазии почти всегда остаются фантазиями: если ты выдумываешь что-то не о себе самой, а еще о ком-то, ничего хорошего не получается.
— Счастливый ты человек, Мартинес, — непонятно почему вздохнула Хольт, после чего они вновь занялись своими бумагами.
Уже к самому концу рабочего дня позвонил парень из криминалистического отдела: он вернулся на работу и готов к услугам.
Мартинес вскочила, схватила пивную банку и несколько бумаг и умчалась. Когда она через полчаса появилась на пороге кабинета, ей не пришлось ничего говорить — все было ясно по лицу.
— Йессссс! — Она подняла левый кулак в победном жесте: так было принято в стокгольмском пригороде, где она выросла. — Это ее пальчики. И на мойке, и на дверце.
Слишком поздно звонить Юханссону и нарываться на очередную порцию цинизма пополам с сарказмом, решила Хольт, поглядев на часы.
— Завтра в половине восьмого? — спросила она.