Другие Звезды
Шрифт:
— Более чем, — кивнул ему мой стрелок медленно, — более чем. И да, не буду. Вы, профессор, сумели объяснить всё так, что непонятного не осталось.
— Кроме одного, — перехватил разговор я, — а с нами-то что? Что нас ждёт? Какова наша дальнейшая судьба, к чему нам готовиться?
— А и, — сокрушённо развёл руками Александр Андреевич, — не знаю. Не до того мне, Саша, вы уж меня, старика, простите. Я сейчас больше всего жалею о том, что спать мне надо хотя бы четыре часа в сутки, Анастасия следит за этим, и нет у меня ни сил, ни желания продумывать вашу дальнейшую судьбу. Сами, друзья мои, всё сами, вы ведь уже взрослые люди, к тому же ещё и боевые офицеры.
— И ничего сложного, — тут же ответил ему Олег с неприятной саркастической ухмылкой. — В колхоз его можно сунуть, например, пусть навоз из-под коров выгребает до полного просветления. Чем не цель?
— На лесоповал, — предложил я, — в дорожное строительство, в Сибирь, на Дальний Восток, там много таких этрусков. В армию, в конце-то концов, там тоже перед шумерами не спасуют. Учебный полк, строевая часть, фронт. Видел я одного, что по-русски не говорил, не понимал куда попал и всего пугался. Его в больницу отправили потом, в психиатрическую. Но это в тылу было, а на передовой никто бы ничего у него не спрашивал. Бывали, знаете ли, прецеденты.
— Постараемся без этого обойтись, — задумчиво постучал пальцами по столу профессор, — всё же наше общество уже может себе это позволить. Ну и разрешите нам, друзья, наконец-то откланяться! Теперь вы должны понимать, сколько у нас дел, и понять нас.
— Да, конечно, — подорвался с места я, — не будем занимать ваше время!
— Последний вопрос, профессор, — задержал руку Александра Андреевича в своей Олег, — а что насчёт секретности? В какой именно степени нам стоит держать язык за зубами?
— В величайшей степени, друг мой, — профессор даже обрадовался вопросу, — и вы нарушить её не сможете при всём своём желании, есть в вас уже некоторые ограничения. Пока вы их не видите и не замечаете, но они есть, тут мы подстраховались. Сами видите, ваш случай не лезет ни в какие ворота, смысла от него тоже нет, так зачем шокировать общественность? Слово, как говорится, серебро, а молчание золото. В ситуацию эту посвящены лишь самые близкие мои помощники, ученики и ассистенты. Вы, Александер, их всех видели, во время своего пробуждения, а больше никто и ничего. Тайно содеянное, как говорится, и судимо тайно будет, надеюсь на ваше понимание. Теперь всё? Анастасия вас проводит.
И он, уже не стараясь казаться вежливым, пробкой вылетел из кабинета, а я его очень даже понимал. Действительно, даже мне самому сейчас было бы очень интересно узнать чего-нибудь эдакого, исторического, какую-нибудь там тайну, вот хотя бы про библиотеку Ивана Грозного, чего уж говорить о нём.
Обратный путь мы проделали в молчании, лишь на пороге вновь по очереди поцеловали руки Анастасии, да и всё на этом. Олег увалился на диван и уставился в потолок бездумным взглядом, я вышел в сад, чтобы посидеть без слов среди деревьев да подумать немного, потому что подумать было над чем, было что переварить, вот и всё, а говорить пока нам было рано.
Глава 9
Вообще весь этот день мы провели довольно муторно и бестолково, очухавшись от откровений профессора лишь только к вечеру. Хотя Олег внезапно ближе к полудню проникся ответственностью и сел колдовать над пищевым комбайном всерьёз, он вдруг заявил, что теперь он понял, почему кухне местной не хватает системности и основ, всё вперемешку, не хватает глубинного понимания и совсем не хватает специй, откуда им взяться в пищевых пайках, а потому он, Олег, поможет с этим нашим потомкам, всё равно ничего другого он здесь не умеет. А так хоть в чём-то авторитет будет. И ты не ухмыляйся, Саня, повара — они завсегда близки к сильным мира сего, у них своё общество, вдруг да пригодится когда.
Я пожал плечами и пошёл заниматься физкультурой, уж очень интересные здесь были тренажёры, да и опробовать возможности нового, от Анастасии с иголочки, тела хотелось. Погонял себя всерьёз и понял, что наш ангел-хранитель постаралась, тело было даже лучше старого, мощнее, сильнее и быстрее, хоть и выглядело практически так же.
А потом мы снова пили чай под звёздами, Олег притащил на пробу невероятное количество новых пирожных, лениво переговариваясь при этом. Переговаривались ни о чём, откровенно убивая время, просто хотелось быстрее лечь спать и проснуться уже завтра, чтобы взять в оборот обещанного ассистента с двух сторон.
Вообще говорить с Олегом на тему того, как и где мы оказались, да что нам теперь делать, я пока избегал. Он-то здесь успел провести месяц, успел о многом подумать, успел привыкнуть к мысли, что попал в плен к инопланетянам, а я пока нет. И уж совсем тяжело приходилось мне примиряться с мыслью о том, что назад мы уже не попадём никогда.
Конечно, в полку я не загадывал себе долгой жизни, я видел и знал, как сбивают наших летунов, ведь опаснее, чем быть штурмовиком, не было на этой войне ничего, ну разве что кроме лётчиков-торпедоносцев, те вообще в среднем два с половиной боевых вылета живут, но всё же надеялся проскочить. За счёт своих умений, за счёт собственного мастерства, за счёт того, что фрицы уже не те, что в сорок первом, но всерьёз на это всё же не рассчитывал.
Боялся я больше пожара в кабине над вражеской территорией, ведь я уже видел эти обгорелые лица и руки в госпитале, да в плен ещё боялся попасть. А собьют, не собьют — дело другое, тут что на роду написано, то и будет. Ну, мать поплачет, с отцом вместе, братья с сёстрами тоже, Марина вот, может, слезинку уронит, так ведь сколько их таких, плачущих, там осталось.
Следовало признаться в первую очередь самому себе, что мы погибли тогда, над болотом этим, и не мучиться больше, а постараться всё это пережить и принять, погибли да погибли, не повезло, чего уж теперь. И уж тем более не следует ныть, Олегу вон тоже несладко, так зачем же добавлять.
Мысли тяжкие, тоской разбавленные, нужно себе запретить строго-настрого, толку от них не будет, только смятение и раздрай, сейчас лучше пить чай с Олегом вместе, да хвалить его пирожные с пиццей, вот уж действительно молодец, а потом пойти спать, выставив кровать на мгновенное усыпление, именно так я и сделал.
А ночью мне снилась всякая хрень, от сияющей галактики, с которой я снова о чём-то разговаривал, и печальной Марины, с которой мы просто грустно помолчали, прощаясь навсегда, до Анастасии. И во сне моём это был не ангел, это была валькирия. Она уверенно и грозно стояла на вершине какой-то лысой горы, вокруг бушевала буря, били молнии и клубились чёрные тучи, ветер развевал её волосы, но ничего эти явления природы с ней поделать не могли, ни просто сдвинуть с места, ни заронить хоть каплю сомнения или боязни.