Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика
Шрифт:
По сути, тем же самым будет заниматься во время перестройки и Михаил Горбачев: плевать на всех свысока и ни за что не отвечать – ни за развал экономики, ни за пролитую кровь людей, ни за свои демагогические обещания построить «социализм с человеческим лицом».
Вспоминается по этому поводу и другая интермедия Райкина, но уже из 60-х: та, где кадровик вызывает сотрудника и заставляет его стать… изобретателем, хотя тот в этом деле малосведущ. Мораль сценки была в следующем: каждый должен сидеть на своем месте. Так вот, Горбачев явно оказался не на своем. Его удел – руководство краем или областью, но не огромной страной. Когда судьба вынесла его в секретари ЦК КПСС (не без протекции отдельных влиятельных лиц) и он стал заведовать сельским хозяйством, это дело он фактически провалил. А вот Романов, став секретарем ЦК по «оборонке», наоборот, показал себя незаурядным специалистом. Поэтому «оборонка» у нас была в авангарде, а «сельхозка» – в аутсайдерах. Однако именно куратора последней сделали руководителем страны. Итог этого назначения можно было предвидеть заранее: ничего
В то время как пышущего здоровьем давнего недоброжелателя Райкина – Романова – уволили на пенсию, сам артист, уже глубоко больной и отметивший в октябре 1985 года свое 74-летие, продолжал работать. Так, в первой половине декабря 1985 года Райкин концертировал в столице Дагестана городе Махачкале. Там же оказался и актер БДТ Олег Басилашвили. Ему и слово:
«Группа артистов, в которую входил и я, выехала с концертами в столицу Дагестана. Гвоздь программы, «паровоз» – Аркадий Райкин. Два концерта в день по два часа…
Условие, выдвинутое Райкиным, – он работает 45 минут в начале концерта и 20 минут в конце. На остальных – а нас, кроме него, было четверо – по 15 минут. На все наши уговоры, что ему будет трудно, что мы, допустим, можем работать по 25–30 минут, он вместо первых 45 минут – 25–30, сухой категоричный отказ: «Зритель не виноват».
Начали концерт. Вышел Райкин. И тут я увидел, насколько он болен, почувствовал, как ему трудно, как болят у него ноги… Перед микрофоном стоит старый, седой как лунь, больной человек. Худой, хрупкий, неспособный свободно двигаться.
Раздается усиленный динамиками тихий, хрипловатый, родной райкинский голос.
«Не выдержит, не выдержит он 45 минут, не сможет…» – мелькнула мысль.
За кулисами напряженно застыли пожарники, артисты, в полумраке белеет халат врача со шприцем и лекарствами наготове.
Но вот первый смех в зале, аплодисменты… Еще реакция, еще…
Райкинский голос крепнет, приобретает уверенность, Райкин на глазах чуть молодеет, перестает дрожать его рука…
Один монолог, второй, третий, бурная реакция, грохот аплодисментов…
И пролетели 45 минут, словно их и не было.
И вот он за кулисами, подхвачен врачом, еле передвигая почти несгибающиеся ноги, идет к себе в гримерную, отдыхать…
Мои 15 минут быстро пролетели, работают уже другие артисты, и вот концовка, и снова Райкин. Заканчивая выступление, он прощается с публикой, напевая песенку о зрителе в девятом ряду, о зрителе, оставшемся верным Райкину, несмотря на его старость, болезни. Несмотря на время.
Я слушал эту песенку, и так горько мне стало. До слез. Ведь это на самом деле, возможно, в последний раз.
И такая благодарность во всем облике Райкина – за верность, за любовь… Прощайте…»
А вот еще одно воспоминание – из разряда анекдотичных. Слово – В. Михайловскому:
«Была у нас миниатюра про доярку, которую послали в Париж делиться опытом. Выходит Райкин на сцену и говорит: «Поехали наши на выставку и взяли с собой доярку с аппаратом, чтобы она показывала, как надо давать…» Тут Райкин задумался и поправился: «То есть доить…» И зал, и все за кулисами легли от хохота. Но самое страшное – сам Аркадий Исаакович чуть не вдвое согнулся и вот-вот расхохочется. Он ведь очень был смешливый, из-за ерунды смеялся до слез и не мог остановиться…»
В 1986 году перестройка начала пробуксовывать. В марте исполнился год, как Михаил Горбачев пришел к власти, однако каких-то ощутимых результатов, кроме пустопорожней трескотни об ускорении, модернизации и т. д., большинство людей не ощущало. Более того, например, антиалкогольная кампания показала свою полную несостоятельность, выродившись в фарс: в настоящие битвы в очередях, вырубку виноградников, безалкогольные комсомольские свадьбы, куда водку проносили нелегально и т. д. А тут еще в апреле 86-го произошла авария на Чернобыльской АЭС, которая даже в атеистическом СССР вызвала волну разговоров о том, что даже Господь гневается на «меченого» (так в народе прозвали Горбачева за его большое родимое пятно на лбу). Хотя были разговоры и о преднамеренности этой аварии: уж больно быстро после этого активизировались переговоры о сокращении ядерных вооружений, которые необходимы были Горбачеву, чтобы понравиться Западу.
Между тем разрешенная властью с февраля 86-го кооперативная торговля тормозилась местными властями. А тут еще в середине мая вышло постановление Совета Министров СССР «О мерах по усилению борьбы с извлечением нетрудовых доходов». В итоге, как пишет историк А. Шубин:
«Понятие «нетрудовых доходов» трактовалось расширительно. Фактически под новую кампанию попали люди, которые поняли рыночные выступления партийного руководства как объявление нового НЭПа и попытались продавать свои услуги. Однако запретительное законодательство не было отменено, и правоохранительные органы получили сигнал к расправе над полулегальными ремесленниками, водителями, составлявшими конкуренцию такси, продавцами цветов, выращенных на своем участке, и т. п. Таким образом, эта кампания своим острием была направлена как раз против ростков рыночных отношений. Частное предпринимательство, которое чуть стало показываться из подполья под видом кооперативов и индивидуальной трудовой деятельности (термин войдет в официальный обиход уже в конце года), теперь подверглось разгрому и ушло в подполье, под крыло криминальных групп…»
Все эти процессы только дискредитировали Горбачева в глазах либералов, которые с его именем связывали начало новой «оттепели» по канонам хрущевской. На самом деле вина генсека в этом если и была, то незначительная. Этой «оттепели» сопротивлялась та часть парт– и хозаппарата, которая подозревала за фракцией Горбачева желание раздербанить страну и замириться с Западом. Поэтому именно тогда генсек окончательно пришел к мысли о том, что без кардинальной перетряски партии ему не обойтись. Об этом он заявил на июньском совещании с секретарями и завотделами ЦК: дескать, нам нужна «малая революция». Она начнется в январе следующего года, а пока Горбачев и К° вынуждены действовать осторожно. Эта осторожность раздражала либералов, которые устами Главного Художника советского рок-н-ролла, лидера рок-группы «Машина времени» Андрея Макаревича стенали: «Мы не заметили, как нас обманули…»
Как покажет уже ближайшее будущее, не обман это был, а всего лишь тактические маневры. Все-таки именно в 86-м началась та самая капитализация советской экономики, которая и ляжет в основу дальнейшей политики Горбачева. Так, с 19 августа около 60 предприятий и 20 министерств получили право самостоятельно выходить на внешний рынок (то есть государство начало добровольный отказ от монополии на внешнюю торговлю). А в ноябре был принят закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», который разрешил частное предпринимательство. Директора заводов стали создавать при своих предприятиях кооперативы, которые получали по прежним (т. е. низким) ценам сырье, а продавали изделия втридорога, и зарплату кооперативщики стали получать «буржуазную».
Пока политическая горбачевская «оттепель» в сфере экономики только раскачивается, культурная набирает обороты. В мае 1986 года в Москве прошел 5-й съезд Союза кинематографистов СССР, который привел к руководству либеральное крыло киношников во главе с Элемом Климовым и Андреем Смирновым. Кстати, оба являются «сынками»: один партийного деятеля, а другой – известного писателя Сергея Смирнова, первым написавшего книгу про героев Брестской крепости. Именно с этого съезда начнется процесс наступления либералов по всем фронтам и направлениям. Причем киношные либералы начнут свои действия с важного для себя начинания: свернут производство так называемых патриотических фильмов, а также картин, неприглядно показывающих западное общество, поскольку последнее, по мысли либералов, должно отныне стать «маяком» для рыночных реформ в СССР.
На том же киношном съезде во многих выступлениях звучала мысль об освобождении от диктата командно-административной системы. Этот лозунг был брошен интеллигенции не случайно: вороватая часть советской номенклатуры хотела руками интеллигенции запустить процесс начала демонтажа всей социалистической Системы. То есть под видом борьбы с диктатом бюрократии намечался развал страны. А чтобы этот процесс пошел как по маслу, требовалось демонизировать социализм советского розлива. Поэтому в общество был вброшен термин «застой», после чего началась огульная критика сначала брежневских времен (1964–1982 – 18 лет), а затем и сталинских (1924–1953 – 29 лет). При этом брежневские времена подавались как вороватые, сталинские – как кровавые. Таким образом, было возобновлено то, что не удалось завершить Хрущеву с его десталинизацией № 1. Главной целью этой десталинизации было внести хаос в умы населения, навязывание мысли о том, что командно-административная система создана Сталиным и суть ее – преступна. Об этом, кстати, писали и западные идеологи. Еще в середине 70-х советолог Стивен Коэн в своей книге «Переосмысливая советский опыт» отмечал следующее:
«Сталинский вопрос… имеет отношение ко всей советской и даже российской истории, пронизывает и заостряет современные политические вопросы… Сталинский вопрос запугивает как высшие, так и низшие слои общества, сеет распри среди руководителей, влияя на принимаемые ими политические решения, вызывает шумные споры в семьях, среди друзей, на общественных собраниях. Конфликт принимает самые разнообразные формы, от философской полемики до кулачного боя…»
После того как в январе 1987 года на очередном Пленуме ЦК КПСС Горбачев объявил о начале гласности, началась мощнейшая атака либерал-перестройщиков не столько на Сталина, сколько на советский социализм вообще. В этой атаке слились воедино две силы: вороватая часть номенклатуры и либеральная интеллигенция, поскольку цель у них была общая – развалить СССР и отдаться на милость Западу. Им противостояли державники и та часть номенклатуры, которая считалась аскетичной – этим силам развал СССР был невыгоден, поскольку лишал их не только родины, но и того места под солнцем, которое они имели здесь. Увы, но шансов на победу у последних фактически не было. Почему? Во-первых, подавляющая часть населения огромной страны была заворожена красивой фразеологией либерал-реформаторов («Будем жить как на Западе!»), во-вторых – мощную поддержку либералам оказывал Запад, в том числе и в материальном отношении. Вот почему в тех же печатных СМИ тиражный перевес либералов над державниками был подавляющим: 60 миллионов экземпляров против 1,5 миллиона. Таким образом, впервые за долгие годы противостояния либералов и державников был нарушен баланс, и одна из сторон получила доминирующее превосходство. И третейский судья – власть, которая до этого пыталась блюсти этот баланс, окончательно отдала свои симпатии одной из сторон – либеральной. В итоге лодку начнет перекашивать на один борт. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы заранее предсказать, чем это в итоге должно было закончиться. Но власти, судя по всему, именно этого и хотелось – чтобы лодка перевернулась.