Другой Синдбад
Шрифт:
Как бы то ни было, по прошествии времени меня грубо швырнули на гору перин в каюте. Мои молотящие по воздуху руки запутались в простынях, и к тому времени, когда я выпутался из них, все обезьяны, кроме одной, исчезли, и это оставшееся, завешенное покрывалами существо запирало на засов дверь.
Однако почему-то в этой сквернейшей из ситуаций надежда отказывалась покидать меня окончательно. Я уставился на приближающуюся ко мне огромную гориллу. Я решил снова заговорить с ней на ее родном языке, на этот раз очень тщательно избегая слова «уук». Я не мог разумно разговаривать с ней на языке, которого
— Скрии, — отважился я. — Гиббер гиббер хоо.
Она помедлила. Неужели мне удалось остановить ее так быстро? Она разглядывала меня из-под полуприкрытых век.
— Уук, — прошептала она сипло.
Очевидно, моя первая попытка рассердить ее оказалась не вполне успешной. Если бы только я мог вспомнить слова, при помощи которых провозгласил кровавый поединок. Но на самом деле я прекрасно помнил их; в конце концов, во всем обезьяньем языке их было всего пять или шесть. Но эти слова могли означать многое. Все дело в тоне, напомнил я себе.
— Скрии! — вскричал я во всю глотку. — Гиббер хоо гиббер!
— Скрии? — Она сорвала с себя вуаль, голос ее был полон страсти. — Уук! Уук! Уук! — выдохнула она сквозь острые желтые зубы. И рысью устремилась ко мне через каюту.
Очевидно, я был неспособен воспроизвести нужный тон. Учитывая, с какой скоростью приближалась королева, я должен был быстро придумать что-то еще. Но мое невежество по части обезьяньего языка было слишком велико, чтобы продолжать пылко объясняться на нем. Быть может, подумал я, если бы вместе с несколькими фразами на обезьяньем я использовал какие-нибудь универсальные жесты, это помогло бы объяснить ей, что мои слова вовсе не были любовными признаниями.
Она сгребла меня сзади за халат и принялась тянуть его с меня через голову.
— Скрии! — завопил я, отбрасывая ее руки и натягивая одежду обратно. — Гриич хо хо!
Но в тот же самый миг я почувствовал, как с ног моих стащили сандалии. Как такое могло быть? Я видел, что ее руки не касались меня, и впал в полную панику.
Мои худшие опасения подтвердились. Она раздевала меня и ногами тоже. Я должен был сообразить, что у меня нет шансов отделаться от амурных притязаний четверорукого существа.
— Уук! — Она часто дышала от вожделения. — Уук! Уук! Уук!
Но, как ни странно, я почувствовал, что верхнюю часть моего тела на миг оставили в покое. Хотя ноги ее продолжали шарить по воздуху, пытаясь погладить меня, руки королевы на время оказались заняты расстегиванием сложных пряжек и завязок, похоже совершенно необходимых в одежде любых женщин.
Это, понял я, моя единственная надежда на спасение; и страх мой должен мне помочь. Пока внимание королевы было отвлечено, я вскочил и побежал.
— Уук! — вскричала она, когда я проскочил мимо нее. Последнее, что я увидел, — как она пытается выпростать руки из-под своих многочисленных покрывал. — Скрии скрии скрии!
Во всяком случае, я помчался еще быстрее. Судя по этим «скрии-скрии», у меня создалось впечатление, что, если королева поймает меня теперь,
Я добрался до двери и откинул засов движением столь ловким, что даже сам удивился. Вскоре я уже открыл дверь, на удивление эффективно подгоняемый страхом, и стремительно карабкался по трапу, ведущему наверх.
— Уук! — раздался первый из множества воплей за моей спиной. — Уук скрии уук! — К несчастью, вопли эти не затихали по мере моего удаления. Королева управилась с одеянием и пустилась за мной в погоню.
Я толчком отбросил крышку люка, ведущего на палубу, и пулей вылетел наружу. Учитывая скорость, с которой я появился на сцене, мне показалось, что все, кто был наверху, и обезьяны, и люди, застыли на полушаге. Но я в этот первый миг увидел их всех сразу: обезьяний капитан; его угрюмая команда, так мало отличающаяся от матросов — людей, покинутых мной столь недавно; торговец Синдбад с двумя слугами по бокам; мудрый, но несколько бестолковый Малабала; и Кинжал и Шрам, стерегущие паланкин Фатимы. Ах, милая Фатима! Если бы только я мог как-то извиниться за свои импульсивные поступки! Но как вы можете извиниться перед кем-то, если вас ему даже не представили?
Я слышал тяжелое дыхание на трапе позади себя, время от времени прерываемое ууканьем.
И эти «уук», казалось, разом разбудили всю обезьянью команду. Я услышал вокруг дикий рев, и свирепые матросы кинулись ко мне.
Итак, не будет никаких извинений, и стоять тоже некогда, если я хочу избавиться от горилльей любви. Вместо этого я пулей промчался по палубе и полувывалился, полувыпрыгнул за борт. Пожалуй, на этот раз я падал немножко слишком быстро. И все же, решил я, лучше что угодно, чем амурные приставания королевы обезьян. Даже неизвестность, ожидающая внизу, среди волн.
В действительности, учитывая мою полную бездарность в смысле плавания, судьба моя, пожалуй, была более чем известна. И у меня, похоже, было время обдумать эту самую судьбу, поскольку оно, время, для меня настолько замедлилось, что казалось, будто я повис в воздухе у правого борта возле носовой оконечности корабля на какой-то нескончаемый миг.
Вися там, я думал о прежних своих встречах с морской нимфой и о том, как она сказала, что в третий свой визит к ней под воду я могу остаться там навсегда. Бывает участь и похуже, решил я, чем вечно обитать под волнами в компании нимфы. Но я понимал, что у моряков, как у людей, так и у обезьян, может быть другое название для того, кто навеки остался под волнами, и название это — утопленник.
Тогда, возможно, это приостановленное время дано мне специально, поскольку это последний миг моей жизни, чтобы я успел прочесть последнюю молитву, прежде чем вода сокроет меня.
Но, как ни странно, я, казалось, не приближался к воде. Наоборот, я словно бы удалялся от нее, как будто что-то ухватило меня за пояс и тянуло ввысь.
Сначала я подумал, что мне посчастливилось удостоиться одного из заклинаний Малабалы, но, взглянув на обезьяний корабль, оказавшийся теперь подо мною, увидел, что маг был, казалось, единственным из всех людей и обезьян, кто не смотрел в небо и не указывал на меня, а, похоже, продолжал переводить что-то публике, которая его больше не слушала.