Другой
Шрифт:
— На "х.."! — "ароматерно" полетело в ответ.
— Не подумайте!.. Ничего против Вас… Никогда!.. Просто — эти. — Указал на меня пальцем: — Они преступники!
— На "х.."! — крикнул, в этот раз так громко, что страхом проняло даже меня.
Антон Павлович утвердительно потряс головой, снова растворился во мраке коридора.
Виктор Георгиевич подошел ко мне, обдал мощным перегаром, буравя тяжелым взглядом, закричал: — Через неделю его здесь не будет! Или я, или он!
Я понимающе кивнул.
— А теперь — ты — белорус. —
— Очень хочу, Виктор Георгиевич!
— У меня сестра в Минске: Буракова — слышал?
— Буракова, Буракова… — да, кажется, слышал. Да, точно слышал! Хорошая такая женщина, душевная…
— Да, она. Нинка Моя.
— Нина Буракова — знаю, не очень близко — но знаком.
Брат Нинки Бураковой уселся на стул, который, еще минуту назад, занимал капитан. Предложил садиться остальным.
Игорь опустил ящик, уселся на него. Два молодых человека, в форме, заняли тесное засаленное кресло. Игорь, поставил на стол две бутылки коньяка. Скрипнула дверца выдвижной тумбочки. Рядом с коньяком, появился граненый стакан.
— Сейчас поглядим, какой ты белорус, — сказал Виктор Георгиевич. Распечатал бутылку. Щедро наполнил, видавшие виды емкость ароматным, завораживающим. Я обратил внимание, как у всех присутствующих задергались кадыки. Тоже сглотнул слюну.
— Давай!
— Виктор Георгиевич, мне нельзя, — виновато пробубнил Игорь. — За меня друг выпьет — можно? — Похлопал меня по плечу.
— А мне с ним, или с тобой разговаривать? — Недовольно ухмыльнулся милиционер. Демонстративно отвернулся, стал разглядывать обшарпанные, пожелтевшие от времени обои, по столу, нервно, забарабанили пальцы.
— Ну ладно.
Виктор Георгиевич взял стакан и не спеша, принялся переливать содержимое обратно в бутылку:
— Уже суббота. В понедельник к восьми утра… в двадцатый кабинет. Дело, будет, у Кифина Антон Палыча. Пусть занимается…
Я поймал взгляд Игоря, отрицательно покачал головой.
7
…то ли кусочек сыра, то ли бекона, то ли… Игорь называл его: "неопознанный объедкт". Закусывать им — брезговали, занюхивали. Вещица — давно пережила свой эксплуатационный срок, перенесла все тяготы мира, и все же нашла силы реструктуризировать свою психологическую и возможно молекулярную составляющую.
Игорь — самый трезвый, хоть и пил больше остальных. На этом, почему-то сильно настаивал Витек (кем стал для нас, за последние полтора часа — Виктор Георгиевич). Скорее, ему нравилась грамотная подача, самого процесса. С придыханием наблюдал, как аккуратно двумя пальцами Игорь брал переполненный стакан, не проливая ни капли, подносил ко рту, и не морщась, за секунду, опрокидывал содержимое в себя. Игорь ни только не закусывал, чем, конечно, никого из присутствующих не удивить, но и занюхивал не всегда, а это — высший пилотаж, даже для бывалых, инспекторов.
— Ах! Белорус! — искренне восхищался Витек, требовал от остальных выказывать герою признательность, и не скупиться на похвалу.
— Значит, говоришь, на штраф площадке нашли? Хе-хе…
— Это у меня уже второй раз, — отвечал Игорь. — В первый, нашли в капусте.
— А ты знаешь, что тебя не имели права выпускать?
— Почему?
— Потому что ты — конфискат! Ха-ха-ха…
Ребята в кресле, давно окосели, ушли в себя, но как-то приспособились, научились вовремя возвращаться, и каждую шутку Георгиевича, неизменно, поддерживали тихим долго не стихающим хихиканьем. Этот трюк — проделали и теперь. Завидую. Я смеяться уже не в силах.
Зависть, бывает не только черной и белой, иногда, она переливается всеми цветами радуги, как этикетка на бутылке коньяка.
Теперь многое прояснилось. Реальность — крохотные кадрики, которые мы склеиваем как… как… Это очень важно… Почему трезвым — не догадался?.. Все оказывается так просто. Только бы не забыть…
Я подолгу отлучался в монтажной, по возвращении обнаруживал, что ничего не изменилось. В последний раз задержался подольше: полистал старые альбомчики, покрутил фильмоскоп. Трезвею. Пора обратно.
Открыл глаза, ребята в кресле уже спали; туловища свесились в разные стороны. На столе появилось еще несколько пустых бутылок, их использовали, как пепельницы. На полу — смятые, пропитанные коньяком, листы бумаги. Когда-то — это были наши объяснительные, но кто-то протер ими стол, и…
— А правда, что ты грозился сжечь будку с охранниками? — махая перед лицом белоруса пистолетной обоймой, выпытывал Георгиевич.
— Это не правда. Я, всего лишь говорил, что она сгорит сама, а на ее месте появится будка новых, истинных охранников.
Последняя фраза меня развеселила, наклонился к уху белоруса, прошептал:
— Прокуратора звать: "ИгиПоп", других имен не называть.
Игорь упал с ящика, несколько минут катался по полу не в силах сдержать смеха. Я за него уже стал переживать.
— Э! Так и окочуриться недолго, — забеспокоился Георгиевич.
— "Скорополлитерно", — говорю. Наполнил стакан и подал — вдруг погрустневшему Витьку.
Мой лучший друг выпил, но не повеселел:
— Зачем, они убили Сатдама? — спросил он.
— Опять геополитика! — бросил я с укором. — Сам же говорил — застрелишь любого, кто…
— Когда?
— Сатдам "хусним", — сказал Игорь, когда вернулся на свой ящик.
Мне показалось — я знаю что-то такое, чего не знают окружающие. Скорее, это ощущение знания, зародыши мыслей, еще не скованных личиной слов, надо только начать, шевелить губами и…
— Причин несколько. Я сейчас объясню, — сказал, и подумал, что вряд ли справлюсь — язык сильно заплетался. Во рту он — лишний.