Друид
Шрифт:
Ванда пренебрежительно фыркнула.
— Это германские свевы, — с отвращением сказала она. Похоже, германцы так же, как и мы, с почтением относились только к собственным родственникам и к своему клану. С остальными же германскими племенами они постоянно враждовали, ничем не отличаясь в этом от кельтских племен.
— Что ты теперь собираешься делать, господин?
Вопрос, мягко говоря, не из простых. Ванда была моей рабыней. Но разве я мог позволить себе играть роль господина в сложившейся на тот момент ситуации? Имел ли я право требовать от нее, чтобы она помогла добраться до Генавы кельту, ремень которого был застегнут на третье с конца отверстие? Как отреагирует Ванда, если я попытаюсь что-нибудь ей приказать? Разве есть большее унижение, чем отказ рабыни выполнить приказание своего господина, который даже не может ее наказать? Я решил проигнорировать вопрос Ванды. Вдохнув полной
Прошло несколько часов. Время от времени то я, то Ванда засыпали. Один раз меня вырвало из тяжелого забытья какое-то страшное видение, и, открыв глаза, я понял, что во сне обнял Ванду. Если честно, то я был даже в некоторой степени удивлен, увидев ее рядом с собой. Почему она до сих пор не убежала? Постепенно начинало светать. Я вновь пришел в себя, но на этот раз не из-за страшных картин, увиденных во сне, а из-за вполне реального запаха. Это был едкий запах испанского рыбного соуса. И падали. Да это же Люсия! Моя любимица стояла рядом, уткнувшись мокрым носом мне прямо в лоб, и вылизывала мне лицо своим теплым языком. Похоже, она досыта наелась мышей. До чего же отвратительный запах! Никогда бы не подумал, что богини могут так вонять! Мы в очередной раз внимательно прислушались, затем вышли из подлеска, осмотрелись по сторонам и отправились в путь.
Когда мы дошли до начала долины, солнце уже взошло. Перед нашим взором предстало поле битвы, какого мне еще никогда не приходилось видеть. Трупами была усеяна вся земля… насколько хватало глаз. Наверное, здесь была самая настоящая резня. Надеявшихся спастись бегством германцы окружили, убили всех до одного, а затем забрали одежду и все, что могло иметь хоть какую-то ценность.
— Похоже, ты единственный, кто выжил, господин.
— Нет, — ответил я, — Базилус тоже остался в живых. Его тяжело ранили, но я надеюсь, что он уже добрался до оппидума тигуринов. Почему ты говоришь, будто я один выжил, если ты стоишь рядом со мной без единой раны на теле?
— Я всего лишь рабыня, — возразила Ванда. Говоря эти слова, она так дерзко взглянула на меня, что я не поверил ни одному услышанному слову.
— Ты свободна, Ванда, — пробормотал я, отвернувшись в сторону.
По ее голосу я понял, что она вот-вот засмеется, но пока что сдерживает себя.
— Может быть, я стала для тебя обузой, мой господин?
Вновь повернувшись к Ванде, я посмотрел ей в глаза.
— Или ты боишься, мой господин, что я могу в любой момент убежать и тем самым оскорбить тебя?
— Мы, кельты, никого и ничего не боимся, Ванда. Пора бы тебе это запомнить. Не хочу кривить душой: есть кое-что, перед чем мы испытываем страх. Я и мои соплеменники боимся, что небо может упасть нам на головы.
— Да, я знаю, мой господин, — у тебя отважное сердце. Этой ночью ты убил германского вождя и подарил его душу богам.
Конечно, я должен был объяснить Ванде, что из-за своей больной левой ноги я просто не мог убежать. Если бы поблизости не оказалось Люсии, то конь германца вряд ли перестал бы слушаться своего хозяина, резко остановившись в нескольких шагах от меня, а значит, воин-великан не вылетел бы из седла, словно камень из катапульты, и не напоролся бы на мои кинжалы. Стоя на коленях рядом с телом поверженного врага, я решил, что с моей стороны будет гораздо разумнее не отрубать ему голову, хотя искушение добыть такой трофей было в самом деле велико. Подвесив на пояс такую тяжесть, я вряд ли смог бы столько пройти. Но с какой стати я должен был давать объяснения своей рабыне? Если кельт принял решение, значит, на то были свои причины.
— Лучше уж я буду рабыней кельтского раурика, чем рабыней, принадлежащей германскому свеву или гельветскому друиду, — сказала Ванда, беспомощно глядя на железный шлем, наполненный кошельками погибших. Похоже, она никак не могла решить, что ей делать.
— Подожди меня здесь, мой господин, я скоро вернусь.
Ванда встала и, переступая через тела убитых, пошла в направлении нашего селения. Железный шлем с монетами и золотыми слитками она взяла с собой. Я не знал, можно ей верить или нет. Оказавшись в безвыходной ситуации, когда на карту поставлено все, а жизнь зависит от единственного человека, находящегося рядом с тобой, кто угодно станет недоверчивым и подозрительным. У меня было предостаточно времени, чтобы обдумать все возможные варианты дальнейшего развития событий.
Прошло несколько часов. Ванда не возвращалась. Вдалеке я время от времени видел всадников. Германских всадников. Возможно, они продолжали искать моих соплеменников, которые могли выжить
Осознав, что вероятность такого поворота событий довольно велика, я уже готов был впасть в отчаяние. Вдруг мне показалось, будто за мной кто-то наблюдает, а затем, решив лишить меня жизни, достает из колчана стрелу и натягивает тетиву своего лука. Страх затуманил мой разум — я видел вдалеке силуэты приближавшихся ко мне всадников, которые через несколько мгновений буквально растворялись в воздухе. Когда я мельком бросал взгляд на толстую сухую ветку дуба, мне чудился занесенный для удара меч германца. Мой разум принимал темные стволы деревьев за разрисованные черной краской тела воинов-свевов. Я понимал, что долго так не выдержу. Еще немного, и я сойду с ума от страха. Нужно было немедленно уходить. На юг.
Словно пьяный я брел по полю битвы, спотыкался о тела убитых, падал в грязь, кое-как поднимался и, прихрамывая, шел Дальше. Повсюду я видел мертвенно-бледные лица людей, которых хорошо знал. Их изувеченные тела лежали в лужах крови. Германцы сняли с них одежду, раздев донага, и отобрали все, что имело хоть какую-нибудь ценность. Это были мои соплеменники, люди, от которых я видел только добро. Те, кого я любил, лежали прямо в грязи с неестественно вывернутыми руками и ногами. С выгнутыми, словно туго натянутый лук, спинами. Их странным образом объединила судьба. На всех лицах застыло выражение ужаса и страдания. Несмотря на боль в ноге и частые падения, я упорно поднимался вверх по склону. Не знаю, что заставляло меня плакать. Скорбь о погибших и воспоминания, которые связывали меня с этими людьми? Или же я не мог сдержать слез из-за того, что души всех этих людей уже были на пути в царство мертвых? Я ненавидел сам себя. Почему я, как последний глупец, так долго ждал Ванду, на что-то надеясь? Что заставило меня поверить на слово какой-то рабыне?! Скоро на землю вновь опустится ночь. Тогда я окончательно застряну здесь. Едва я достиг следующей возвышенности, как тут же полил дождь. Мне повезло, потому что потоки воды превратили путь, по которому я только что прошел, в огромную непроходимую яму, наполненную грязью. Казалось, что боги решили разверзнуть хляби небесные и утопить нас, людей, словно мерзких крыс. С холма открывался вид на две долины, которые казались мокро-серыми за густой пеленой дождя. Одна из них вела на запад, в земли, принадлежащие кельтским секванам, вторая — на север, к Ренусу. Там, где раньше было наше селение, сейчас я видел только огромное угольно-черное пятно на земле, от которого кое-где поднимались клубы дыма. Дождь начался слишком поздно. Нашу деревню разграбили и сожгли дотла. Земли, которые мы раньше возделывали, оказались в руках германцев. Над лесом тоже виднелся дым, но его источником, похоже, не были догоравшие дома. Скорее всего, дым исходил от огромного костра, у которого германцы ели соленую свинину, припасенную нами для долгого перехода к побережью. Вполне вероятно также, что они пили фалернское вино из бочек дядюшки Кельтилла и мочились прямо на наши священные статуи, вырезанные из дерева.
Окончательно выбившись из сил, я присел на обломок скалы и вытянул ноги, чтобы хоть немного расслабить напряженные до предела мышцы. Дождь все не прекращался. Не знаю, о чем думали наши боги, поливая меня и дорогу, по которой мне приходилось шагать, таким количеством воды. Но не все из них добры к простым смертным — некоторые только и думают о том, какую подлость придумать людям. В тот момент мне так и хотелось крикнуть, что головы богов, которые послали на землю такие дожди, набиты крысиным пометом! Мои клетчатые шерстяные штаны и туника без рукавов промокли насквозь. Одежда так плотно облегала тело, словно превратилась во вторую кожу. Но боги все никак не хотели успокаиваться. Они уже успели вылить на мою голову столько воды, сколько ее было в Северном море, а теперь решили порадовать меня ледяным бризом, от которого мои мускулы онемели. В те мгновения я напоминал себе никому не нужный, тяжелый слиток свинца, который торговцы привезли из Carthago Nova.