Дружинник

Amazerak

Матвей Александрович, как полагается, произнёс молитву перед едой, и мы принялись трапезничать. Ели молча, только стук ложек наполнял помещение. Пара крепостных служек суетились вокруг стола, принося и относя тарелки. Болтовня за трапезой не приветствовалась.

Рядом со мной сидел Сашка — круглолицый крепкий парень, на год моложе меня. Он, как и большинство «курсантов», являлся сыном одного из младших дружинников. Мы с ним жили в одной комнате и практически с первого дня нашли общий язык. Сашка — один из немногих, кто относился ко мне без предупреждений. Он был прост, как валенок, и крайне болтлив.

— Чего такой хмурый? — шепнул он, толкнув меня в бок.

— Ерунда, — так же шёпотом ответил я. — День не задался.

— Сильно муштруют?

— Есть немного.

— Здорово! Тебя, наверное, в дружину скоро примут.

— Посмотрим, — я налёг на щи, давая понять, что болтать желания не имею. Мне, и правда, было не до разговоров. Да и отругать могли.

После ужина у отроков имелось часа полтора свободного времени перед отбоем. Чаще всего я проводил их за чтением книг из местной библиотеки — пополнял запас знаний об этом мире, чем удивлял всех трёх соседей по комнате. Обычно парни либо играли в карты и кости (как правило, на деньги), либо занимались какими-нибудь бытовыми делами. Имелось у ребят и ещё одно развлечение: бегать к флигелю у озера, где жили несколько девушек-служанок. Некоторые даже ночью туда хаживали. Конечно, такое не приветствовалось, но, как я понял, наставники на подобные «шалости» смотрели сквозь пальцы. Чем бы дитя не тешилось, что называется.

С другими двумя соседями по комнате, да и прочими "курсантами" у меня сложились не столь тёплые отношения. Все знали, что я — из Барятинских, и что я — изгнанный. Вот только принадлежность к боярскому роду не добавляло мне веса в их глазах, скорее наоборот, я ощущал злорадство по отношению к себе и презрение.

Особенно не задались отношения с Фомой — здоровым малым, что был на год старше меня. Его со дня на день собирались принять в дружину. Он с большим презрением относился ко мне, и я опасался, что конфликт может перерасти в открытое противостояние. А враждовать с местными я не хотел.

Моя кровать находилась на нижнем ярусе этажерки. В единственное окно, выходящее во двор крепости, проникал тусклый вечерний свет. В полумраке горела электрическая лампа под потолком (в боярских домах с электрификацией был полный порядок). На столике рядом со мной лежала стопка книг — все по истории и военному делу. Но сейчас было не до чтения: я думал о предстоящей битве и завтрашнем дне, сулящем встречу с Таней. Но Сашка даже не собирался оставлять меня в покое.

— Так тебя скоро в дружину примут? — спросил он, забравшись на верхний ярус.

— С чего ты взял? — удивился я.

— А с чего тебя отдельно тренируют? Ты, конечно, хорошие результаты на стрельбах показал, но я ещё не видел, чтоб кого-то отдельно тренировали.

Мои индивидуальные тренировки для ребят были загадкой, ведь никто здесь не знал о способностях, коими я владел, а я не торопился раскрывать свою тайну.

— А чего это ему чести столько? — буркнул Фома. — Меня третий год обучают, и только в этом году в дружину примут. А этот что? Явился сюда неделю назад — и на тебе. Сразу в дружину. Какого хрена?

— Так ты видел, как Мишка стреляет? И в рукопашную уделывает любого, — встал на мою сторону Саша. — Впрочем, я тоже удивлён. Так расскажешь, что у тебя за тренировки? Чего всё секретничаешь? — опять обратился он ко мне.

— Ничего особенного. Тренировки, как тренировки, — ответил я. — И не знаю я, как скоро меня примут. Придумали вы всё.

— Ну да, ну да, — ухмыльнулся Сашка. — Конечно! Примут. А меня вот нескоро ещё возьмут. Через год, а может — два. Жаль.

— Чего жалеешь-то? — спросил я. — Какая разница? Годом раньше, годом позже. Не торопись. Время и так слишком быстро летит.

— Ну как же?! Так ведь скоро война будет с Фридрихом! А пока меня примут, она и закончится.

— Тебе-то зачем туда? — поинтересовался я.

— Как зачем? Каждый же мечтает сражаться вместе с воинами рода. Тут — такая возможность, а я в отроках сижу.

— Всё равно регулярная армия воевать будет, — со знанием дела проговорил Фома. — Боярам от войны проку мало. Наберёт царь мужичья из крестьян, да рабочих, и погонит. А бояре не станут впрягаться.

— Много ты понимаешь, — возразил Саша. — Если царь-батюшка прикажет, все роды пойдут воевать. А что мужик на поле боя делать будет? Соображаешь хоть?

— Уж соображаю поболее твоего, — парировал Фома.

Мне, как человеку, прошедшему горячую точку, были непонятны эти юношеские порывы, я уже миновал стадию, когда война казалась чем-то романтичным, и хорошо понимал, что ничего там прекрасного и благородного нет: только грязь, смерть и тяжёлый изнурительный труд денно и нощно. Но парни мало того, что не видели настоящих боевых действий, так ещё и воспитывались весьма специфическим образом. Им с детства внушали, что чем грандиознее война, на которой они погибнут за честь своего рода, тем круче. А смерть в бою — это сразу в рай без пропуска, где они будут служить великим предкам.

— Война войной, — вдруг сказал третий сосед по комнате, чернявый паренёк Богдан — а мы вообще-то в западный флигель собирались. Забыли что ли?

— Действительно, — согласился Сашка. — Э, Миха, погнали с нами девок помацаем. Нечего тут валяться, как покойник в могиле.

— Нет, — покачал я головой, — не пойду. У меня девушка есть.

— И кто она? Ты не рассказывал.

— А ты не спрашивал. Так, простолюдинка. Она не отсюда.

— Как хочешь, — махнул рукой Сашка, спрыгивая с верхнего яруса. — Ну и сиди тут один. А мы пошли.

Глава 3

Рано утром за мной заехал Андрей на старом тёмно-зелёном фаэтоне, на котором меня доставили сюда из Арзамаса. Погода стояла прохладная. Последние недели уходящего лета выдались не самыми тёплыми: было пасмурно, временами накрапывал дождь. Вот и сейчас он зарядил, стоило нам покинуть поместье.

Андрей, одетый в недорогой сюртук и кепку, совсем не походил на боярского дружинника. Мы не хотели привлекать к себе лишнего внимания.