Друзья Мамеда
Шрифт:
— А я даже и без мяса согласен, — вставил Гамид, — можешь мне отдать свою порцию, если не желаешь без мяса. — Даже и тут Гамид не удержался, чтобы не пошутить.
Так было и в училище, когда мы работали по две смены. В ночную пору глаза у всех слипаются, кажется, стоя готов заснуть, нет сил слова сказать, а Гамид как ни в чем не бывало шутит и посмеивается. Нарочно подденет кого-нибудь. Сначала ребята отвечают неохотно, еле-еле языком шевелят, а потом развеселятся, и сон пройдет. Так он и сейчас. Сейчас все не спать хотят, а есть. Мы ничего не ели с самого утра. Еще вчера продукты, которые нам выдали на дорогу, подошли
Перед самым отъездом, когда демонтировали завод, нас послали в цех, где находился главный конвейер. Рабочие снимали и упаковывали оборудование, а мы помогали всё перетаскивать и грузить на машины. Распоряжался погрузкой Захар Иванович. Нагрузив очередную машину, мы остановились на несколько минут передохнуть. Захар Иванович окликнул нас. Спросил: «Устали? — И, не дожидаясь ответа, сказал: — Скоро закончим». Сам он был очень усталый, с покрасневшими от бессонницы глазами. Кто-то спросил, когда будет посадка на пароход.
«Уже идет, — ответил Захар Иванович. — Недавно отправили семьи рабочих. Следующая очередь ваша — училище. А потом уже мы».
«А разве вы не с нами?»
«Нет, ребятки. Я теперь старший в группе, которой приказано демонтировать и сопровождать главный конвейер. А у вас будет другой воспитатель. Да вы его знаете — Лавров».
Лаврова мы знали — он был воспитателем в соседней группе.
«А теперь и вашу группу ему подбросили».
«Как же так, Захар Иванович! — закричали ребята. — Что же, вы в училище не будете больше работать?»
«Не знаю. Пока вот другое задание. Да я вам уже не нужен. Скоро будете работать самостоятельно. Вы у меня молодцы. Если бы не эвакуация, перевели бы вас на завод — и тебя, Гамид, и тебя, Осман, и тебя, Гусейн… И тебя, конечно, Коля. Уже давно следовало перевести. Да, честно говоря, я немного задержал тебя в училище. Ты ведь у меня первый помощник. Вот я и хотел, чтобы новички немного привыкли, подучились. Ну, а теперь и смена подросла», — кивнул он на меня.
Только сейчас я понял, почему Захар Иванович назначил меня старостой вместо Коли. Понял это и Коля. Он смущенно посмотрел на Захара Ивановича и отвернулся. Наверное, ему было стыдно, что он тогда обиделся.
«А почему же вы не сказали…» — начал я.
«Что — не сказал?» — повернулся ко мне Захар Иванович.
Я хотел спросить Захара Ивановича, почему он нам ничего не объяснил тогда, но почувствовал, что спрашивать не надо. Ведь Захару Ивановичу и в голову не пришло, что Коля может обидеться. Да и время такое — столько дел, и забот, и горя. Не до мелких обид.
«…Почему же вы не сказали, что не будете больше у нас в училище?» — закончил я свой вопрос.
«Не успел, — виновато сказал мастер. — Видишь, что делается».
И правда, Захара Ивановича уже искали. Кто-то подошел подписать срочную бумагу. Кто-то спрашивал, когда подадут машины. Наш мастер заторопился:
«Ну, ребятки, увидимся на пароходе».
Но и здесь, на пароходе, он был занят разными делами. Мы видели: он ходил по палубе, пересчитывал ящики, поглядывая в длинный список, подолгу разговаривал с главным инженером. А с нами ехал Коста Фунтич. Настоящее имя его было Константин Ксенофонтович. Но ребятам оно показалось трудным, и с легкой руки Гамида его прозвали Коста Фунтич. Так и пристало к нему это прозвище. Коста Фунтич совсем недавно вернулся с фронта. У него нет руки. Но Коста Фунтич не унывает, всегда он веселый и балагурит, почти как наш Гамид. Сам он толстый. Ворот гимнастерки не сходится на шее и всегда расстегнут. А на груди сверкает новенький орден Красного Знамени. Хотя Коста Фунтич в армии был поваром, но орден свой получил за боевую операцию: сбил из автомата немецкого «мессера». Он хороший рассказчик. Но что бы он ни рассказывал, все всегда выходит у него смешно, хотя сам он не смеется, только рыжие усы топорщатся над губой. А рассказывал Коста Фунтич разные приключения из солдатской жизни. Вспоминал, как доставлял бойцам обед под обстрелом, как перехитрил фашистского наблюдателя, который не давал подвезти на передовую еду, как варил борщ «по-фронтовому» и готовил жаркое «по-солдатски». Нам он тоже обещал сварить такой борщ и приготовить жаркое. «Жаль только, руку отрезали доктора, — говорил он при этом, посматривая на свой пустой рукав. — Вот так-то, ребятки».
Сегодня, раздавая нам хлеб с селедкой, Коста Фунтич покрикивал зычным голосом:
— Подходи, ребята, пошевеливайся живей! Получай борщ и жаркое! Борщ под названием «Корабельный», а жаркое — «Морское».
Вот теперь Гамид вспомнил шутку Коста Фунтича и заявил, что пахнет борщом. Все стали вспоминать, кто что любит и какую еду готовили у них дома.
— У нас мама вареники с вишнями делала, — сказала Валя. — Помнишь, Зина? Хотя ты еще маленькая была, забыла, наверное.
— Нет, не забыла, — отвечала Зина, — я очень даже хорошо помню, как мама лепила их на столе, а мне тоже давала кусочек теста. И я один раз сделала большой вареник. У мамы маленькие получались, все одинаковые, а у меня большой-пребольшой. Мама смеялась, а я обиделась и сказала: «Это для папы». Но вареник разварился в воде, и все вишни вывалились. Я чуть не заплакала тогда.
— А еще вареники с творогом. Я их тогда не любила, а теперь бы не отказалась. Съела бы целую тарелку со сметаной или с маслом.
— А у нас бабушка пироги пекла с капустой и с мясом… — сказал Леня.
— А я больше всего плов люблю, — перебила его Салимат.
У нас дома тоже готовили плов, но я ничего не сказал, я молча лежал и смотрел на звезды. Стемнело, и отчетливо были видны созвездия. Дома мы с Али летом часто спали на крыше. Он мне показывал, где какое созвездие, и рассказывал, почему они так называются. Но сейчас все названия вылетели из головы. Только почему-то вспомнилось одно: «Весы». Я пытался отыскать «Весы» на небе, но так и не нашел.
К причалу наш «Туркестан» подошел поздней ночью. Очень хотелось спать. Но нас торопили. Пароход должен был разгрузиться как можно скорее и освободить причал. Этой же ночью мы пошли на вокзал. Здесь на запасных путях стоял длинный товарный состав. В одни вагоны грузили оборудование, в других разместились люди. В них были сколочены двухъярусные нары. Я забрался на верхнюю полку и тотчас же заснул. Проснулся я от громкого голоса Гамида.
— Ребята! Ребята! Смотрите, пустыня! — кричал Гамид.