Друзья Мамеда
Шрифт:
— Бейте проклятых фашистов!
— Возвращайтесь с победой!
А мимо нас в глубь страны шли другие эшелоны — с ранеными бойцами, с такими же, как и мы, эвакуированными из городов, оккупированных фашистами. Теперь это трудно себе представить: с мест снимались огромные заводы — оборудование, станки, рабочие с семьями. Так же как и мы, они ехали обживать новые места, работать, чтобы помочь фронту. Пока мы добирались
Я проснулся рано утром оттого, что замерз. Хотел встать, но вдруг почувствовал, что меня кто-то крепко держит за волосы. Чуть пошевелишь головой — больно, будто этот проклятый невидимка хочет вырвать прядь волос. Я осторожно провел рукой по голове, пошарил в изголовье — никого. А встать не могу. Волосы плотно приклеились к стенке вагона. Я осторожно стал отдирать их и только теперь окончательно проснулся и сообразил, что примерз к стене. В вагоне было очень холодно. Трудно было представить себе, что мы в этом самом вагоне мучились от жары, проезжая по безжизненной желтой пустыне. Вдоль путей тянулись заснеженные поля, заиндевелые, застывшие леса. Это было очень красиво, но мы теперь не любовались местами, по которым проезжали. Двери были плотно задвинуты, маленькие окошки теплушки мы занавесили, но все равно в щели задувал холодный ветер, стены вагона промерзали насквозь.
Оторвав от стены примерзшие волосы, я огляделся. В полумраке вагона спали ребята, свернувшись клубками, натянув на себя все, что только было можно. Я, набросив шинель, слез с верхней полки. Внизу возле стены стояли Валя и Леня. Леня был в кителе, зато на плечи Вали было наброшено две шинели — ее и Лёнина. Они стояли и шептались. Видно, они так были увлечены своим разговором, что не заметили меня. Вдруг Леня наклонился к Вале и поцеловал ее в щеку. Я даже отвернулся. Это же надо, мужественный и сильный Леня — и вдруг такие нежности! Если бы мне кто-нибудь сказал, что Леня способен на такое, я бы не поверил. Вдруг Валя подняла глаза и испуганно отшатнулась от Лени. Лицо ее вспыхнуло, стало красное-красное.
— Ты не думай, Мамед, — забормотала она, — не думай… — Она смущенно теребила концы платка и никак не могла договорить, чего я не должен думать.
Я хотел было сказать Лене, что не ожидал от него таких телячьих нежностей, но почему-то не сказал. Только презрительно посмотрел в его сторону и буркнул:
— А я и не думаю, очень мне надо.
Мне кажется, я с этой минуты как-то по-другому стал смотреть на Леню. Я любил его по-прежнему. Все-таки он замечательный парень, помнил я и то, что он вытащил меня из воды. Но все же он больше не казался мне таким особенным, как раньше. Я по-прежнему хотел с ним дружить, но уже не считал его необыкновенным героем. Вроде бы Леня стал проще, доступней. Я уже не смотрел на него снизу вверх, а обращался с ним как с равным. А Валю я решился подразнить. Недавно Валя попросила меня все таким же смущенным голосом:
— Ты никому про нас с Леней не рассказывай. Хорошо, Мамед? Мы ведь с тобой друзья? Правда? Ты очень хороший, Мамед.
«Ага, — думал я, — теперь я хороший. А сама говорила: «Злой».
— А что, если скажу? — спрашивал я Валю.
— Не надо, — пугалась Валя, — Мамед, дорогой, ты не расскажешь, правда?
— Я подумаю, — отвечал я.
Мне очень нравилось, что Валя просит меня таким ласковым голосом. И когда поблизости были ребята, я вдруг начинал пристально смотреть на нее. Валя сразу же замечала мой взгляд и начинала с беспокойством посматривать в мою сторону. Хорошо, что Леня ни о чем не догадывался. Иначе он бы меня, наверное, отколотил. Вообще не знаю, что случилось с нашими ребятами во время пути. Раньше, когда мы жили в училище, все группы работали отдельно одна от другой. С девочками мы встречались только в столовой или в зале, где показывали кино. А тут, в поезде, и еще раньше, на пароходе, ехали все вместе, группы все перемешались. Как-то так получилось, что мы, то есть я, Коля, Леня, Гамид и Иса, находились рядом с Валей, Зиной и Салимат. Я уже давно знал, что Леня и Валя дружат. Еще когда я лежал в изоляторе, Зина сказала мне об этом. Но тут я заметил, что дружит Леня с Валей совсем не так, как с Исой, например, или теперь со мной. Станет Леня что-нибудь рассказывать, а сам поглядывает на Валю. И если ей нравится, то и Леня доволен. Еще больше старается. Если же Валя нахмурится, Леня замолчит, и вид у него становится какой-то виноватый. А недавно я заметил, что Гамид стал поглядывать на Салимат почти так же, как Леня на Валю. А Коля наш в последнее время стал пропадать куда-то. Выяснилось: он торчит в другом углу вагона с какими-то девушками. А однажды я слышал, как Валя сказала Коле:
— Позови Лизу, вместе поужинаем.
«Очень нужна нам эта Лиза», — подумал я, но все молчали, и я тоже не стал ничего говорить. Только Иса, как и я, ни на кого не смотрел. Он мне в последнее время стал больше нравиться. Да еще Зина. Хоть она и девчонка, но не командовала, как, например, Валя или Салимат. Мы с ней часто разговаривали. Она, оказывается, очень умная — Зина. А сколько интересных книг она прочла! И все помнит. Рассказывает, рассказывает, а потом скажет:
— Ты, Мамед, непременно прочти эту книгу.
И я отвечаю:
— Конечно, прочту, как только мы приедем на место и будет библиотека.
А с Исой Зина не любит разговаривать. Поэтому так получается, что Иса большей частью сидит один и о чем-то думает. Мне даже жаль его стало. По вечерам мы пели песни. Начинали петь обычно девушки, но ребята быстро подхватывали. Сначала я не пел, потому что не знал русских песен. Но они мне очень нравились, и вскоре я выучил и мотив и слова. Зина сказала:
— У тебя, Мамед, способности. Голос у тебя хороший. Тебе надо в самодеятельность.
Я очень обрадовался, что Зине понравилось, как я пою. Я люблю петь. Обязательно буду заниматься в самодеятельности, когда кончится война.
Казалось, нашему пути не будет конца. И все же конец настал. Однажды утром мы еще не проснулись, как по вагонам раздался крик:
— Приехали! Приехали, ребята! Выгружаться!
Мы прибыли к месту назначения. Здесь мы будем жить и работать.
Первые трое суток мы ночевали в столовой. Вечером, после ужина, сдвигали в сторону столы, ставили их друг на дружку, освобождая место, и стелили прямо на полу. Потом нам выделили барак. Он был некрасивый с виду, но теплый. Это мы оценили в первую же ночь. Жарко натопили печи. Девушки вымыли полы и окна. Вдоль стен стояли наскоро сколоченные деревянные нары. Но они были застланы чистым бельем. Мы так давно не спали на постелях! Не верилось, что эти белые простыни, чистые одеяла и подушки приготовлены для нас. Выструганные из сосновых досок нары пахли хвоей. И от этого было еще уютней. Барак наш был разгорожен тонкой дощатой перегородкой. За ней поселились каши девчата.
Город мне очень понравился, хотя он был совсем не похож на южные города. Как только выдавалось свободное время, мы ходили по улицам, разглядывали город, пока не замерзали. Тогда шли в кино. Некоторые фильмы мы могли смотреть по нескольку раз. Особенно фильмы про войну. Да, еще забыл сказать, что в эти дни я впервые в жизни увидел трамвай и даже ездил на нем. В вагоне было много народу, приходилось стоять в тесноте. Но мне все равно нравилось. Я уговаривал ребят:
— Ну давайте еще немного проедем.
Скачала они согласились. А потом сказали, что это совсем не интересно, лучше пойти в кино. Они вышли возле кинотеатра. Со мной остался только Иса. Не знаю, может, он тоже никогда до этого не ездил в трамвае и ему нравилось кататься, так же как и мне. Мы с ним доехали до самого конца, где трамвай делал круг, и поехали обратно. Теперь вагон был совсем почти пустой. Мы сели на скамейки возле окна. Окна были замерзшие. Стекла покрылись красивыми узорами. Я никогда раньше не видел таких морозных узоров. На каждом стекле они были совсем другие, словно их рисовали разные художники. Мы продышали на них прозрачные пятнышки чуть побольше пятака и стали смотреть в окна. Так мы проехали весь город.