Дуэлянты
Шрифт:
– Но кто?
– Вот мы и подошли к главному вопросу. Слушайте, я расскажу вам все, что помню. В ту ночь, где-то около часа, я в одиночку возвращался к себе. И вдруг увидел у двери своего дома плачущую гризетку. «Что с вами? – спросил я ее. – Что вы здесь делаете?» Вместо ответа она разрыдалась еще сильнее. Я присмотрелся к ней, насколько это позволял лунный свет, затем проявил галантность и пригласил девушку к себе. Она отказалась, но я проявил настойчивость. Борьба длилась недолго – две минуты спустя гризетка переступила порог моей спальни. Затем стала строить из себя недотрогу и попросила потушить свет, что я со смехом и сделал.
– Прямо трагедия, господин маркиз. Но скажите, вы узнаете эту гризетку, если увидите ее?
– Не знаю. Я даже не уверен, что она действительно гризетка.
– Но почему вы не рассказали обо всем королевскому прокурору? – спросила Меротт.
– Потому что хочу отомстить сам. Ни один суд не сможет покарать так, как покараю я. Но на этот раз я рассчитываю на вашу помощь.
– Говорила я вам, что мы еще встретимся. Вы будете мне преданны? – спросила дьявольская старуха.
– Телом и душой.
– Отлично! Вдвоем мы сможем добиться всего. Будущее, богатство, месть – теперь нам все по плечу.
VIII
Двадцать с лишним дней спустя в элегантном доме на одной из небольших улочек, ныне весьма заурядной и носящей название Кабироль, но в те времена известной как Миниметт и населенной бордоской аристократией, разыгралась мучительная сцена.
В больших, роскошных домах, окруженных очаровательными, несущими свежесть и прохладу садами, обитали самые знатные семейства Жиронды [6] . Один из таких домов принадлежал графине Саре де Блоссак, жившей вместе с дочерью, маркизой де Женуйяк, и двумя внучками, Филиппиной и Эрминой, с которыми мы уже виделись на узких улочках Тондю.
6
Жиронда – департамент, расположенный на юго-западе Франции, входящий в состав региона Аквитания.
Маркиза де Женуйяк была вдовой. Ее муж, флотский офицер, геройски погиб в морях Индии во время одного из бесчисленных сражений, которые в те времена между собой вели французские и английские эскадры.
Стоял конец октября, близился День всех святых и большинство состоятельных бордосцев уже покинули свои поместья, расположенные в Медоке, Антр-де-Мер, Ла Бенож и пригородах Бордо.
В тот день, около девяти часов вечера, мадам де Женуйяк уехала из дому, чтобы провести вечер у своей подруги, мадам де Федье, одной из самых благовоспитанных и славных дам света того времени.
В ее салоне, где собиралось многочисленное, но в высшей степени избранное общество, всегда царило неуемное веселье.
С момента отъезда мадам де Женуйяк прошло полчаса. Графиня Сара, племянница старого еврея Самюэля, которому теперь было без малого сто лет, и наша старая знакомая [7] , читала, дожидаясь часа, когда принято ложиться в постель и отходить ко сну.
Несмотря на полную превратностей жизнь, графиня, вынужденная в 1793 году эмигрировать, была по-прежнему красива. Ее лицо, отличающееся очаровательной белизной, было обрамлено седыми волосами, что придавало ей невыразимо величественный вид.
7
См.
Недавно Саре исполнилось шестьдесят лет. Несмотря на седую шевелюру, воспринимавшуюся ошибкой природы, она вполне могла бы выглядеть самое большее на сорок, но ее немного старил суровый вид.
В тот самый момент, когда сия достойная дама закрыла книгу, во входную дверь раздался стук. Слуга пошел открывать и несколько мгновений спустя в гостиную быстрым шагом вошла мадам де Женуйяк в сопровождении дочерей.
– В чем дело, дитя мое? – спросила пожилая дама. – Неужели с кем-то из близких мадам Федье случилось несчастье? Вы вернулись, едва успев уехать.
– Нет, матушка, мадам де Федье чувствует себя хорошо.
– Тогда почему вы так рано? Ты что, заболела? Или, может, захворали наши малышки?
– Нет, дело гораздо серьезнее, – ответила мадам де Женуйяк, падая в кресло.
С этими словами несчастная дама закрыла лицо руками и разрыдалась. Ее душили слезы. Графиня де Блоссак проворно вскочила и подбежала к дочери.
– Полноте, душа моя! Полноте! Нужно быть сильнее этого. Да что, в конце концов, произошло, говори, умоляю тебя, иначе я подумаю, что случилась беда.
– Так оно и есть, – промолвила она сквозь всхлипы, – у нас действительно горе.
– Ты должна сейчас же мне все рассказать.
Девочки, ошеломленные и не понимавшие, от чего так страдает их мать, с печальными лицами молча стояли у камина.
Мадам де Женуйяк встала и позвонила. Вошла горничная.
– Дети мои, ступайте, нам с матушкой надо поговорить, – сказала бабушка, тут же разгадав намерения дочери. – Жюли, уведите девочек.
Филиппина с сестрой подставили матери свои чистые, непорочные лобики, на каждом из которых маркиза запечатлела горячий поцелуй, и ушли – опечаленные, со страхом в душе.
– А теперь, дочь моя, выкладывай. – сказала графиня, когда за ними закрылась дверь гостиной. – Что произошло?
– Я не знаю. Не знаю, – дрожащим голосом ответила мадам де Женуйяк.
– Да что, в конце концов, случилось?
– Мы приехали к мадам де Федье. Девочки уже завели болтовню со своими маленькими подружками и вдруг я заметила, что после моего появления среди дам в салоне повисла мертвая тишина. Я посмотрела по сторонам. Все присутствовавшие отводили глаза. Чем было вызвано такое поведение? Я уже собралась было спросить об этом хозяйку дома, но в этот момент одна из приглашенных дам, кажется, мадам Газен, подозвала своих дочерей и сказала: «Нам больше не стоит здесь оставаться, пойдемте, дети мои».
Ничего больше не объясняя, она сделала вид, что собирается уходить. Ее примеру не замедлили последовать с полдюжины других матерей семейств. Я чувствовала на себе обжигающие взгляды пылающей ненавистью толпы, но даже не догадывалась в чем дело.
– И что все это может значить? – вполголоса задала вопрос графиня Сара.
– Наконец я сделала над собой усилие, встала и громко, чтобы было слышно каждое мое слово, сказала: «Дамы, это из-за меня вы собираетесь ехать домой?» «Из-за кого же еще?» – презрительно бросила мадам Газен, собираясь откланяться. «Но если так, объясните мне хотя бы, чем вызвано подобное оскорбление?» «Если вы не в состоянии уследить за детьми, держите их взаперти», – надменно ответила она.