Дуга большого круга
Шрифт:
Кругом лежало море. Спокойное серое море. Казалось, что оно ничем не угрожает каравану. Как всегда, работали машины, форштевень разрезал воду, поднимая впереди невысокие пенные усы, на палубе боцман готовил шланги. Но в привычной для всех обстановке затаилась опасность. Люди разговаривали вполголоса, как будто боялись, что их услышат, старались оставаться спокойными, но напряженные лица выдавали тревогу. Все знали, что именно сейчас можно ожидать атак вражеских подводных лодок. Караван шел к норвежским берегам, где в Альтен-фиорде стояла немецкая эскадра.
— В такой туман вряд ли кто вылезет, — сказал Снетков, скорее для того, чтобы успокоить самого себя. — Нам бы Альтен-фиорд проскочить….
На мостик поднялся Шамот. Он был, как и все, в надувном спасательном жилете. Постоял, посмотрел на воду и, ни к кому не обращаясь, проговорил:
— Да… Туман…
Ему никто не ответил. Механик потоптался в крыле, потер озябшие руки.
— Ну, я пойду.
Роман повернул голову.
— Хотели что-нибудь сказать, Соломон Иосифович?
Он задал этот вопрос по привычке, зная, что «дед» приходит на мостик редко, только когда ему нужно что-нибудь доложить капитану.
— Нет. Просто решил посмотреть, как у вас тут наверху…
Капитану показалось, что дизеля стучат слишком громко, но он ничего не сказал. Туман. Наверное, от этого. Он вернулся к своим мыслям. Который уже раз Роман думал о своей команде.
Еще в Архангельске в первый день своего прихода на «Гурзуф» он собрал экипаж. Коротко рассказал о предстоящем рейсе, особенностях плавания в конвоях и закончил словами:
— Я думаю, что объяснять важность наших рейсов не надо. Вы все понимаете сами.
В столовой согласно зашумели. Слова попросил помполит Снетков. Был он очень высокий, худой, с продолговатым смуглым лицом, черными глазами, над которыми нависли густые, сросшиеся на переносице брови.
— Мне кажется, ребята, — Снетков сказал именно «ребята», а не официальное «товарищи», — что мы можем без всякого хвастовства заверить капитана в том, что на нас можно положиться — не подведем. Роман Николаевич — капитан молодой, но бывалый. Воевал на Балтике, подорвался на минах, тонул. Смерть в глаза видел. А это сейчас важно. Так что, Роман Николаевич, еще раз говорю — не подведем.
После собрания капитан пригласил Снеткова к себе в каюту. Они долго говорили о разных судовых делах, об Англии, где, наверное, придется долго стоять, о команде. Помполит давал каждому короткую характеристику. Роман заметил, что, несмотря на лаконичность, характеристики отражали самое главное, выхватывали из многообразия человеческих черт основное. Снетков говорил:
— Чехонин. Моторист. Золотые руки. Работяга. Семейный. Трусоват, но не хочет показать этого товарищам. Вместе со всеми горы перевернет. В одиночку — не воин. Анощенко Виталий. Матрос. Первый год на море. Из детдомовских ребят. Безрассудно смел. Хочет быть героем. Лезет в самые опасные места. Надо присматривать. Может натворить глупостей…
О себе Снетков сказал:
— Я до войны служил на военном флоте электриком. Ну,
Снеткова на судне любили. Роман заметил это сразу. Помполит никогда не бывал без дела. Он всегда находил себе работу. Если команда красила судно, мыла или обивала ржавчину, Андрей Федорович обязательно делал то же. Ну, а если уж случилось что-нибудь с брашпилем, лебедками или рулевым приводом, Снетков переодевался в робу и вместе с судовым электриком копался в сложных электромеханизмах. Все это он умел совмещать со своей основной работой.
Первое время моряки обращались только к помполиту и, казалось, совсем не замечали нового капитана. Роман даже немного «ревновал» Снеткова к экипажу, но потом оценил его популярность. Он был великолепным помощником. То, чего не мог сделать Роман или Мельников административными мерами, легко удавалось Снеткову. Поговорит, пошутит с командой, и дело сделано. Он знал «душу» каждого человека на «Гурзуфе», знал, о чем мечтают люди, что их тревожит и как живут семьи моряков.
Снетков был лет на пять старше Романа. Над высоким ростом помполита подтрунивали.
— Без беседки трубу может красить, — говорил с завистью боцман Тихон Пархоменко. — Вот дает же бог счастье человеку.
Боцман — невысокого роста, сухой, быстрый, сильный. «Южный» горбатый нос придавал его лицу хищное выражение. Когда Пархоменко повязывал бритую голову красным платком, то становился похож на пирата, болтающийся на поясе широкий канадский нож дополнял впечатление. Он отличался бешеной вспыльчивостью, тогда глаза его становились дикими. В такой момент он мог дать и затрещину. Мальчишки-матросы его боялись и не любили.
— Настоящий корсар. Фома Ягненок, — смеялся старший механик Соломон Иосифович Шамот, вспоминая роман Клода Фарера. — Ему бы лет двести назад родиться.
Шамот — огнеупорная глина. Пожалуй, что-то было в стармехе от этого слова. Вероятно, темный цвет кожи. Всегда веселый, аккуратно одетый, бритый «царь Соломон», как называли стармеха, вызывал восхищение у всей команды.
— Вот дед! Какой кофе пьет! От одной такой чашечки нормальный человек дуба врезает. А он хоть бы что!
Шамот имел свой серебряный кофейник с длинной ручкой и сам варил крепчайший черный кофе.
Судовую машину Шамот любил, знал каждый винтик, каждый стук клапана, но копаться в двигателях не хотел, считая, что он за свою жизнь достаточно наработался. Механики ему это прощали и с гордостью говорили:
— Дед из своей каюты больше видит, чем многие в машинном отделении. Мастер.
Обратил внимание Роман на матроса Фокина. Щуплый, с бледно-зеленоватым лицом, с темными кругами под глазами, с рахитично скроенной фигурой — большая голова и кривые ноги, — Фокин производил неприятное впечатление. На руле он стоял отлично. Судно шло как по ниточке.