Dum spiro, spero
Шрифт:
– Все же как удачно я родился – раньше всех! Осталось только жениться для полного счастья, - коварно улыбается брат.
– Ну так женись. За тобой бегает половина местных девчонок. И наших тоже.
– Нет, не половина, одна треть. А остальные две трети бегают за Хоторном, - ухмыляется он. – Ну а если серьезно, то они, скорее всего, рассчитывают просто удачно выйти замуж за пекаря. Я-то ведь точно не пойду в шахты или куда-нибудь еще. Но и точно не вернусь в наш Дистрикт. При любом исходе.
– Почему? – удивляюсь я.
– Что мне там делать? Ты-то можешь заниматься всем тем, что твоей душе угодно. Хоть печь, торты разукрашивать, рисовать на заказ. Ты богат, можешь позволить себе все что угодно. А что я?
– Ты не прав, Майк, - стараюсь хоть как-то подбодрить его я.
– Пит,
– Нет, это не совсем так. Весь мир содержится в одном человеке. И интересует только он. Мир бывает открыт только тогда, когда для тебя открыт человек, которого ты любишь, - я печально улыбаюсь и смотрю в сторону. – А вообще, это сложно объяснить. Это можно только почувствовать.
– А ты попробуй, Пит, - Майк поудобнее устраивается на моей кровати. – Папа все равно уже спит. И Джем тоже. За временем никто не следит. Все равно же ты не заснешь, а у меня завтра дежурство после обеда, я высплюсь с утра.
– И что тебя интересует? – любопытствую я, удивляясь, как наш разговор плавно перетек в другое русло.
– Просто расскажи мне, каково это – быть влюбленным? А то влюблюсь и не пойму - что же это со мной?
– Ты это поймешь, обязательно поймешь, - улыбаюсь я.
– Я надеюсь, - Майк улыбается в ответ. – Ну, теперь рассказывай.
– Ну, знаешь, это сложно объяснить. Это… это как… - я прищелкиваю пальцами, ища нужное слово, - я не могу. Это нужно почувствовать. Только вот одно я тебе могу сказать точно – как только ты влюбишься, ты поймешь это. В тот же момент. И если эта настоящая, искренняя любовь, то ты будешь испытывать ее до конца жизни. Все, сказочке конец, ты молодец, что послушал, а теперь марш спать!
Майк смеется и перелезает на свою кровать. Через несколько минут я слышу, как его дыхание выравнивается. Брат спит. Я кладу руку под голову и смотрю в потолок. Майк действительно заставил меня задуматься. Как же это – любить? Я люблю, но я не могу объяснить свои чувства. Ту радость, то счастье, какое-то неизведанное удовольствие, которое мне приносит общество Китнисс. Мне просто хорошо быть рядом с ней, чувствовать ее прикосновение. И тогда, когда я сделал предложение Китнисс, хоть и знал, что она не хочет этого, но мне так хотелось жениться на ней. Мне было стыдно признаваться в этом самому себе, но я был счастлив, прекрасно понимая, что моя возлюбленная боится замужества, как огня. А сейчас я почти уверен, что Китнисс предпочла бы быть замужем, чем быть в Капитолии.
Я чуть надавливаю на виски, старательно прогоняя из головы гадкие мысли. Китнисс и Капитолий не должны появляться в моей голове одновременно. Точнее, желательно, чтобы Китнисс была рядом, а казематы Капитолия просто приснились мне в страшном сне.
Я переворачиваюсь на бок и провожу рукой по волосам. Сейчас мне в голову вдруг пришел тот шифр, который передала Китнисс. Какое-то время меня занимает гадание о том, что же может быть зашифровано в том сообщении. Предупреждение об опасности? Какое-то сообщение о Сноу? Или она просит о помощи? Через какое-то время я решаю бросить это занятие, понимая, что лишний раз терзаю себя без причины.
Чем дольше я размышляю обо всем этом, тем больше путаются мои мысли, медленно превращающиеся в кашу, глаза закрываются. Да, 48 часов без сна дают о себе знать. Единственный плюс в такой усталости моего организма – кошмары мне в такое время обычно не снятся. Вот и сейчас, когда мозг переходит в состояние сна, вместо темных образов я вижу лишь одну пустоту. Остаётся надеется, что в этот раз мне все же удастся выспаться.
========== Глава 4. ==========
Я неотрывно смотрю на темно-серый пепел, медленно опускающийся на мои кроссовки. Стоит ли упоминать, что земля теперь цвета грозовых туч, а в воздухе витает столько гари, что мне становится трудно дышать. Я опускаюсь на корточки и беру в руку то, что осталось от старого домика в Шлаке, куда я провожал каждый день после школы девочку с двумя косичками. Я медленно разжимаю пальцы, внимательно наблюдая, как же вытекает несколькими тонкими струйками пепел, бывший, наверное, кроватью Китнисс. Ориентиром мне служат остатки печи. Хоть я и был в этом доме лишь раз, в прошлом году, когда мы вернулись с арены, но я запомнил все в мельчайших подробностях. Как-никак фотографическая память, для художника полезно, между прочим. Напротив печки стоял раньше стол, а теперь я вижу только остатки лестницы на второй этаж. По краям бетонного фундамента лежат большие горки пепла, служившие стенами. Я начинаю шумно дышать через рот, захватывая еще больше гари. Горло вскоре начинает першить, мысли спутываются, в левом виске начинает покалывать.
Тут же мне приходит в голову способ, подсказанный мне одним молодым врачом: медленно проговариваю в мыслях все, что знаю. От самого простого – в чем я точно уверен, к сложному.
Меня зовут Пит Мелларк. Мне семнадцать лет. Мой отец – пекарь. Моя родина – Дистрикт номер двенадцать. Я влюблен в Китнисс Эвердин. Я участвовал в 74 и 75 Голодных Играх. Меня спасли с арены. Китнисс забрали в Капитолий. Ее пытают, но она жива, и я должен сделать все, чтобы ее вернули назад…
– Пит, у тебя все хорошо? – слышу я голос в наушнике, который меня обязали надеть. Несколько секунд пытаюсь сообразить, кто же говорит. Потом понимаю, что это Мадж, оставшаяся на планолете.
Еще несколько секунд пытаюсь понять, почему же она решила, что я не в порядке. До меня доходит, что я сижу на корточках, обхватив голову руками. Кажется, что у меня сейчас будет нервный срыв. Нет, надоело. На меня теперь даже мать с жалостью смотрит. Пора доказать им всем, что я постепенно прихожу в норму. Поднимаюсь на ноги.
– Я в порядке, Мадж.
Чтобы успокоится, ухожу из дома Китнисс, направляясь в центр бывшего селения. Не зная других путей в Шлаке, иду по дороге, но тут же жалею о своем намерении: дорога усеяна останками людей. От некоторых остался один скелет, кто-то не обгорел полностью, другие избежали огня, но задохнулись от дыма. Трупы не разложились до конца, над ними кружат полчища мух. Часть дороги залита кровью. Зажимаю рот рукой, стараясь предотвратить приступ рвоты, и ускоряю шаг.
На выходе из Шлака замечаю все еще дымящиеся шахты. Черный дым от горящего угля еще больше режет горло. Утоптанная дорога сменяется булыжной мостовой. Я сам не заметил, как пришел на площадь. По краям лежат остатки магазинов. Направляюсь к тому месту, где раньше стояла пекарня моего отца. Все, что от нее осталось – кучка пепла и большая обгоревшая печь, возле которой я провел столько времени. Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и решаю уйти, пока не расплакался.
Чуть не падаю, спотыкаясь о кусок металла. Приглядываюсь и понимаю, что это остатки виселицы, которую поставил Тред. Оглядываюсь и замечаю колодки и позорный столб, а точнее их остатки. Перед глазами тут же проплывает вчерашний кошмар: Китнисс, спину которой медленно и мучительно превращают в кашу при помощи плети, как Гейла прошлой зимой. Почему-то тут же вспоминаю еще один из своих кошмаров: черная комната, Китнисс, кричащая от боли передо мной, но как только я пытаюсь приблизиться к ней, она отдаляется на расстояние, еще большее, чем было изначально. Со временем ее крики становятся все громче, раны все больше, а я все отчаяннее кричу ее имя.
От того кошмара меня избавил Майк, разбудивший меня. Но сейчас брата рядом нет, поэтому я зажмуриваю глаза, отгоняя страшные картины. Потом вдруг резко поднимаю голову и бегу прочь, к Деревне победителей. Из-за шагов в небо поднимаются тучи пыли. Натягиваю платок, повязанный мне Порцией, на рот.
Вот и Деревня Победителей. Сначала сворачиваю к себе домой. Медленными шагами захожу на кухню, будто боясь, что там кто-то сидит. Но нет, тут никого не было с того момента, как я уехал на Игры. Отец никому не позволял заходить туда. Провожу рукой по столу, поднимая в воздух облако пыли. Закашливаюсь и спешу наверх за тем, из-за чего я сюда и пришел. Быстрым движением открываю дверь в своей комнате и зажмуриваюсь от яркого света, исходящего из открытого окна. Надо же. А мне казалось, что я его закрывал. Решаю, что оставлю все так как есть. Открываю шкаф и достаю оттуда свитер цвета заката, связанный для меня Порцией. Снимаю куртку и надеваю его. С тумбочки, стоящей рядом с кроватью, беру рамку с фотографией Китнисс. Ее сделал я еще в прошлом году, когда мы вернулись из Тура Победителей. Именно из-за этой карточки мне хотелось попасть сюда больше всего.