Дунай. Река империй
Шрифт:
Некоторые мои знакомые, бывавшие в Вилкове, утверждают, что почувствовали здесь особенную мощную энергетику, как в горах Тибета или в деревнях Русского Севера. Я верю своим знакомым, но знаю, что такие ощущения – чаще всего отражение собственного состояния: что ищешь, то и обрящешь. Даже в магической дельте Дуная вера столь тесно сплетена с неверием, что различить их не всякому под силу. И староверческий мир духовной чистоты не освобожден от привычных для одной шестой части суши внешних примет запустения. Неподалеку от церкви Рождества Пресвятой Богородицы – облупленный Ленин; за углом кое-как крашенного в розовое дома культуры со сталинским античным портиком спрятался соцреалистический Рыбак на постаменте (еще один клон румынских Докера и Матроса); местный судоремонтный завод уж который год простаивает, отчего его водные окрестности походят на кладбище огромных ржавых консервных банок. Остановился и местный рыбозавод, хотя рыбу в Дунае ловить не прекратили. В Вилкове неприбрано, запущено, здесь тоже ко всему, что не свое, многие относятся как к чужому.
Вилково. Фото начала XX века.
Краеведы продолжают парадный рассказ о малой родине: “Упруг, торжественен и строг дельтовый шаг Дуная. Ритм жизни Вилкова зависит от направления и силы ветра, уровня вод и времени года – большинство живущих здесь вовлечены в естественный круг времени”. “Естественный круг” в Вилкове и впрямь материализован, именно этот круг многократно пыталась разорвать государственная власть – любая, в том числе и этнически близкая местным жителям. Вилково терпело от любого государства, поскольку для любого правительства его жители были инакими. В умении переносить гонения, приспосабливаться к обстоятельствам, сохраняя веру и не теряя ее, может быть, и состоит главный опыт староверчества.
Липоване по-прежнему пишут “Иисус” с одним “и”, не допускают замены земных поклонов на поясные, крестятся двуперстием, сохраняют знаменное пение в храме, не рыбачат в церковные праздники, даже в Пасхальную неделю, когда сельдь идет в Дунай густыми косяками. Новые времена еще не до конца размыли староверческую бытовую культуру, подчиняющую календарь и смысл человеческой жизни общинным ритуалам и соборным решениям. Впрочем, побег от мира – в исторической перспективе вещь бесперспективная, поэтому история многократно настигала Вилково, городок, вроде бы отделившийся от любой большой земли настолько, что он фактически и выстроен на воде. Но и в Вилкове купцы обсчитывали рыбаков; и здесь воцарялся революционный хаос; и сюда приходила очередная война, а за ней очередная чужая власть; и здесь коммунизм искоренял религию – на месте кладбища построили детский сад, храм отдали под рыбный склад.
В начале 1918 года оборону Вилкова от румынской армии пытался организовать Анатолий Железняков – матрос Железняк, тот самый, якобы распустивший Учредительное собрание из-за усталости караула Таврического дворца. Вести революционную работу на Румынский фронт Железнякова направили после того, как бойцы его отличавшегося “идейным анархизмом” отряда были разоружены в Петрограде латышскими стрелками за “беспробудное пьянство, ограбление прохожих и кражи в городе”. Десант из тысячи красных моряков и гвардейцев защищал Вилково две недели, но регулярным войскам вооруженные крестьяне и анархисты Железняка противостоять не смогли. Дельта Дуная на четверть века попала под контроль Бухареста, а знаменитый матрос, назначенный командиром бригады бронепоездов, погиб летом 1919 года [110] . “Все годы румынской оккупации трудящиеся Вилкова, насильственно разделенные с Советской Родиной, чувствовали себя частью советского народа… – писал в 1984 году в очерке “Вилково” партийный публицист Александр Рыковцев. – Лето 1940-го принесло вилковчанам долгожданную свободу. Освободителей встречали цветами, повсюду звучали песни, разученные тайком в годы оккупации. Над Дунаем широко и привольно лились слова “Широка страна моя родная”, “По долинам и по взгорьям”, “Песни о Каховке”. В единый мощный хор слились голоса рыбаков и красноармейцев…”
110
В 1936 году на киевской судоверфи был построен монитор “Железняк”, в 1940–1941, а затем в 1944–1945 годах входивший в состав Дунайской военной флотилии. В 1984 году спущен на воду доковый лихтеровоз “Анатолий Железняков”, приписанный к порту Усть-Дунайск. К тому времени транспортно-перевалочный узел, включавший в себя три порта – Рени с проектной мощностью 12 миллионов тонн грузов в год, Измаил (7 миллионов тонн), Усть-Дунайск (введенная в эксплуатацию в 1978 году база лихтерных перевозок в Индию и Юго-Восточную Азию) – и судоходную компанию “Советское Дунайское пароходство”, считался самым мощным в Центральной Европе. Лихтерный парк Придунавья включал в себя 250 несамоходных судов, для обслуживания которых, в частности, и был построен судоремонтный завод в Вилкове. После распада СЭВ и СССР поток проходящих через Килийское гирло грузов существенно сократился. В последние десятилетия по разным причинам все три порта находятся в кризисном состоянии.
Рыковцев вдохновенно рассказывает о 76-летнем Никите Марченко, который одним из первых вступил в колхоз и вместе со своими четырьмя сыновьями составил рыболовецкую бригаду. И вот когда в апреле пошла дунайская сельдь, бригада выполнила месячный план на 1060 процентов. Дальнейшее известно: “мирная жизнь была вероломно прервана”, однако после нового изгнания захватчиков с бессарабской земли хор старообрядцев и красноармейцев разливался над Дунаем еще почти полвека, пока советская власть не исчерпала себя даже над вечными речными водами.
Тогда, видать, и стихли песни.
Противоположный берег Килийского гирла сплошь покрыт кудрявым лесом, живого иностранного присутствия в зарослях через реку не видно. Украинские пограничники охраняют труд и отдых вилковчан на рубеже с Евросоюзом, во-он над Дунаем торчит наблюдательная вышка цвета хаки. К румынам в Вилкове относятся без симпатий, но на чужой правый берег ездят регулярно – в липованские села, справлять религиозные праздники, проведать знакомых. На вопрос, часто ли бывают в недалекой иностранной Сулине, отвечают, пожимая плечами: “А что там делать?” Такого мнения, впрочем, придерживаются не все: в Сулине функционирует бойкий украинский рынок.
Будничное существование Вилкова счастливо избавлено от всех пороков мегаполиса. Ночью за окнами слышны исключительно природные звуки: лай собак и комариный писк, под утро – птичий щебет и лягушачье кваканье. В дельте Дуная, узнал я из британского научно-популярного фильма, насчитывается три миллиона лягушек, численность популяции раков в одном только озере Катлабух достигает пятнадцати миллионов особей. Директор Дунайского биосферного заповедника Александр Волошкевич подтвердил мне, что в дельте реки обитают птицы 281 вида и водятся рыбы 106 видов. Даже не 180 и не 91, как написано в справочнике, а вот именно что 281 и 106, потому что ученые замечают все новых и новых пришельцев. Здесь, собственно, большее видовое разнообразие рыбы, чем в любом другом речном районе Европы, но, конечно, это дело при некотором старании поправимое. Доктор биологии Волошкевич руководит огромным природным хозяйством [111] , на которое зарятся и браконьеры, и бизнесмены, и депутаты разных уровней, все со своими неблагородными целями. С воды я имел возможность полюбоваться новоукраинским островным поместьем: православный храм рядом с рустикального стиля особняком, вертолетная площадка, теннисные корты.
111
Румыния и Украина делят дунайскую дельту в пропорции примерно 4:1. Украинская часть получила статус охраняемой территории в 1967 году как филиал Черноморского заповедника, в начале 1980-х стала самостоятельным заповедником “Дунайские плавни”. Площадь охраняемой территории составляет пятьдесят тысяч гектаров. По другую сторону реки создан в десять раз более обширный Национальный парк “Дельта Дуная”, занимающий почти 2,5 процента территории Румынии. В 1999 году решением ЮНЕСКО в дельте Дуная образован единый международный Румынско-украинский биосферный заповедник.
Сложный биосферный комплекс дельты Дуная, в котором все динамично взаимосвязано, Волошкевич, словно пограничник, защищает от небрежного вторжения человека, хотя, как показывает практика, даже добронамеренное вмешательство в речную жизнь способно принести неприятные неожиданности. Скажем, построили новые шлюзы – изменились маршруты миграции рыб. Один из главных факторов влияния на дельту Дуная – изменение баланса речного стока: столетие назад Килийский рукав забирал семьдесят процентов общего объема, сейчас затрата воды в нем на четверть меньше. Причин несколько, они не до конца дефинированы, о соотношении природного и антропогенного компонентов спорят политики и ученые. Речь, во-первых, может идти о естественных процессах. Во-вторых, еще в 1904 году Румыния построила на мысе Измаильский Чатал (в самой вершине дельты, где река распадается на два широких рукава) струенаправляющую дамбу, чтобы в ущерб Килийскому увеличить водность “своего” Тулчинского гирла. Сколь ни широк Дунай у Измаила и Вилкова, но раньше река здесь отличалась еще большей полноводностью. Или нет? Ведь и дельта столетие назад имела иную конфигурацию.
Был такой афинский мудрец Кратил, последователь Гераклита, автора учения о текучести вещей (“Все течет и движется, и ничего не пребывает”), фрагментом которого является затертая до банальности максима о том, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Этот Кратил развил концепцию Гераклита: мир столь изменчив и до такой степени лишен устойчивых качеств, что явления и понятия в принципе невозможно охарактеризовать определенными высказываниями или же можно говорить о них все что угодно. Кратил полагал, что в реку в ее релятивистском значении нельзя войти даже один раз. Такой способ миросозерцания привел философа к членовредительству: он выколол себе глаза, чтобы не видеть несовершенства мира. Кратил был младшим современником Геродота, который, как мы помним, первым из античных ученых описал низовья Истра. Геродот путешествовал по дельте Дуная примерно 2460 лет назад. Интересно, это был тот же Дунай, что и сейчас, или совсем другой?
Время больших, социалистического типа экспериментов над природой, к счастью, миновало. В дунайской дельте последний в серии таких опытов произвели в 1970-е годы, когда согласно директивам XXV съезда КПСС решено было опреснить самый большой на северо-западном побережье Черного моря (площадью за двести квадратных километров) лиман Сасык и превратить его в звено Дунай-Днестровской оросительной системы. Называлось это так: “Смелый проект переброски дунайских вод в степные просторы Причерноморья”. Смелый проект предполагал слияние трех больших украинских рек – Дуная, Днепра и Днестра. Институт “Укргипроводхоз” подсчитал, что часть стока дунайских вод (от 16 до 23 кубических километров в год) можно перебросить по трассе 277-километрового канала в засушливые области республики. Начали с самого юга: лиман Сасык (Сасик) отделили от моря дамбой и превратили в водохранилище. Пятьсот миллионов тонн кубометров воды откачали, взамен через новый заборный канал напрудили в громадную яму воду Дуная. Хотели как лучше (“…человек стал управлять природными процессами”, – понадеялся Александр Рыковцев), но не учли, что сотни тысяч кубометров ила откажутся опресняться, что со дна водоема бьют минерализованные источники, что лиман имеет коренную связь с морем.