Дунайский лоцман
Шрифт:
— Можете вы точно назвать дату этой отлучки?
— Почему же нет, — только немного подумаю.
— Я вам помогу. Не случилось ли это в ночь на двадцать девятое августа?
— Возможно.
— Вы этого не отрицаете?
— Нет.
— Вы в этом признаетесь?
— Если угодно, да.
— Итак, мы договорились… Салька находится на левом берегу Дуная, как мне помнится? — спросил господин Рона с простодушным видом.
— Да.
— И кажется, в ночь на двадцать девятое августа было темно?
— Очень темно. Была ужасная погода.
— Это и объясняет вашу ошибку. По вполне понятному заблуждению, вы, думая причалить к левому берегу, высадились на правом.
— На правом берегу?
Господин Изар Рона внезапно встал и, смотря обвиняемому прямо в глаза, произнес:
— Да, на правом берегу, прямо против виллы графа Хагенау!
Сергей Ладко напрасно перебирал свои воспоминания. Хагенау? Он не знал этого имени.
— Вы очень упрямы, — объявил судья, обманувшись в попытке запугать допрашиваемого. — Вы, понятно, в первый раз услышали имя графа Хагенау, и если в ночь на двадцать девятое августа его вилла была ограблена, а сторож Христиан Хоэль серьезно ранен, это все произошло без вашего ведома или участия. Где, к черту, у меня голова? Как можете вы знать о преступлениях, совершенных неким Ладко? Ладко, кой дьявол! Ведь это не ваше имя!
— Да, мое имя Илиа Бруш, — заявил лоцман, голосом менее уверенным, чем вначале.
— Прекрасно, превосходно! Это записано в протокол. Но если вы не Ладко, почему вы исчезли после совершения этого преступления, чтобы раскрыть инкогнито, — и очень осторожно притом! — только на весьма приличном расстоянии от виллы Хагенау? Почему вы, прежде так открыто рекламировавший свою персону, не были замечены ни в Будапеште, ни в Нейзаце, ни в другом сколько-нибудь значительном городе? Почему вы забросили роль удильщика до такой степени, что даже иногда покупали рыбу в деревнях, где соизволили останавливаться?
Все это окончательно сбивало с толку несчастного лоцмана. Ведь он исчез против своей воли. После той ночи на 29 августа разве не был он все время пленником? Если его похитили-тогда что удивительного, что он исчез? Напротив, следовало бы недоумевать, что нашлись люди, которые обратили на его пропажу внимание.
Но это заблуждение полиции, по крайней мере, легко рассеять. Достаточно чистосердечно рассказать о непонятном приключении, жертвой которого он стал. Может быть, правосудие окажется более проницательным и распутает темное дело. Решив все это рассказать, Сергей Ладко нетерпеливо ожидал, когда господин Рона позволит ему вставить слово. Но судью, что называется, понесло. Теперь он заходил по кабинету из угла в угол и бросал в лицо обвиняемому горстями аргументы, которые считал неотразимыми.
— Если вы не Ладко, — продолжал он с возрастающей горячностью, — как получилось, что после ограбления виллы Хагенау, совершенного по несчастной случайности как раз в то время, когда вы покидали баржу, произошло воровство — да, простое воровство! — в деревне Шушек в ночь на шестое сентября, именно в ту ночь, которую вы должны были провести против этой деревни? Если, наконец, вы не Ладко, почему и зачем находился в вашей лодке портрет, подаренный мужу вашей женой Натчей Ладко?
Господин Рона целил метко, и его последний аргумент произвел поразительный эффект. Лоцман опустил голову, и по его лицу катились крупные капли пота.
А судья продолжал еще громче:
— Если вы не Ладко, почему этот портрет исчез в тот день, когда вы почувствовали, что вам грозит опасность? Рисунок лежал в сундуке у правого борта. Его там больше нет. Его присутствие вас обвиняло; его отсутствие вас приговаривает. Что вы на это скажете?
— Ничего, — глухо пробормотал Ладко. — Я совершенно не понимаю, что со мной происходит.
— Прекрасно поймете, если захотите! Прервем на время наш интересный разговор. Вас отправят обратно в камеру, где вы можете предаваться размышлениям. А пока подведем итоги сегодняшнему допросу. Вы заявляете: во-первых, вас зовут Илиа Бруш; во-вторых, вы получили приз на конкурсе в Зигмарингене; в-третьих, проживаете в Сальке; в-четвертых, ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое августа вы провели именно в этом поселке. Все это будет проверено. Со своей стороны я утверждаю; первое: ваше имя — Ладко; второе: ваше местожительство — Рущук; третье: в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое августа с помощью многочисленных сообщников вы ограбили виллу Хагенау и участвовали в покушении на убийство сторожа Христиана Хоэля; четвертое: вам приписывается кража в ночь с пятого на шестое в Шушеке, жертвой которого стал некий Келлерман; наконец, вы обвиняетесь в других многочисленных грабежах и убийствах, совершенных в придунайских областях. Расследование этих преступлений начато. Вызваны свидетели, будут устроены очные ставки… Подпишете протокол допроса… Нет?… Как угодно!.. Стража, увести обвиняемого!
Чтобы вернуться в тюрьму, Сергею Ладко снова пришлось идти через толпу и слушать враждебные выкрики. Народный гнев, казалось, еще увеличился за время долгого допроса, и полиция с трудом оберегала заключенного от расправы.
В первых рядах ревущей толпы стоял Стрига. Он пожирал глазами узника, так неожиданно занявшего его место. Но он не узнавал этого человека: бритого, с черными волосами, в темных очках, — загадка оставалась загадкой.
Стрига задумчиво удалился вместе с остальными зеваками, когда двери тюрьмы закрылись. Решительно, он не знал арестованного. Это не был, во всяком случае, ни Драгош, ни Ладко. А если так, то какое ему дело до Илиа Бруша или всякого другого? Кто бы ни был обвиняемый, важно, что он отвлек внимание правосудия, и Стрига не видел больше причин задерживаться в Землине, он решил завтра же отправиться на свою шаланду.
Но утром чтение газет заставило его изменить свои намерения. Дело Ладко велось в строгом секрете, и потому печать настойчиво стремилась проникнуть в тайну следствия, и, надо сказать, ей это во многом удалось.
Газеты излагали достаточно подробно содержание первого допроса, сопровождая отчеты комментариями, неблагоприятными для обвиняемого. Вообще журналисты удивлялись упорству, с которым арестованный пытался представиться простым рыболовом Илиа Брушем из маленького городка Салька. Какой интерес держаться подобной линии защиты, если хрупкость ее очевидна? По сведениям прессы, господин Изар Рона уже направил в Грон следственную комиссию. Вскоре и в Сальку отправится чиновник и произведет дознание, оно разобьет, несомненно, все утверждения обвиняемого. Илиа Бруша будут искать и найдут… если он существует, что очень сомнительно.
Эти новости повлияли на Стригу. Странная мысль пришла ему в голову и вполне сложилась, когда он кончил читать. Разумеется, очень хорошо, что правосудие схватило невиновного. Но будет еще лучше, если оно его не выпустит. А что для этого нужно? Представить им Илиа Бруша во плоти и крови и тем самым окончательно уличить в обмане настоящего Илиа Бруша, рыболова-лауреата, того, кто под этим именем заточен в землинской тюрьме. Это доказательство добавится к тем, которые уже привели к аресту, и, может быть, окажется самым веским для решительного приговора, к большой радости подлинного преступника.