Дурилка. Записки зятя главраввина
Шрифт:
О, Ганнибал был великим знатоком гипноза и понимал, что одурь восторга одурью и остается, как бы ее ни называли: восторгом победы, религиозным восторгом или как-нибудь еще. В частности, древние историки — а о Ганнибале писали, наверное, все — отмечают странный случай, который произошел немедленно после того, как Ганнибал перешел Альпы. Он собрал войско, приказал вывести плененных альпийских горцев, кинул им под ноги оружие и предложил между собой сразиться. Тому, кто зарубит своего единоплеменника, он обещал в подарок коня и, видимо, свободу. Горцы дружно, как один, ринулись к оружию, и началась взаимная резня. Естественно, во время такого рода состязаний зрители, даже
Ту же операцию по гипнотическому введению в «восторг победы» Ганнибал проделывал не только со своими воинами, но и, в сущности, с «любимцами Рима», Варроном и Муницием, подставляя им для затравки мелкие отряды вспомогательных войск, которые римляне к своему полному восторгу и изрубали в лапшу. Чтобы потом изумиться тому, что они, столь победоносные, ни с того ни с сего тут же обратились в позорнейшее бегство.
В великой войне побеждает психолог масс. В тактическом смысле — сверхвождь, а в стратегическом, напротив, — кунктатор.
Приведенный случай с взаимной резней горцев интересен не только изощренностью психотехники самого Ганнибала, но и невежеством даже наиобразованнейшей части римской интеллигенции. В частности, многие историки не могли взять в толк, зачем это Ганнибал произносил речь, разве что не взобравшись на кучу трупов убивших друг друга альпийских горцев. Более того, многие античные историки считали, что эта театрализованная резня все равно что спектакль; актерство же (низкая профессия) полководца унижает, делает ничтожным. А поскольку столь великий народ как римляне, рассуждали римские историки, ничтожеством побежден быть не мог, то и самой резни — не было. Не могло быть, потому что не могло быть никогда.
Но она была. Поэтому многие и многие историки (в частности, Тит Ливий к возмущению его комментаторов) ее подредактировали в соответствии с постулатами стихийной дарвинщины (исходящей из того, что раз вождь действует на благо, то он — хороший) следующим образом: дескать, была резня, Ганнибал ее остановил, а уж только потом, повременив, собрал сходку.
К счастью, нашлись исследователи, которые обратили внимание на подлог, описали его, описали сеанс подготовки к гипнотическому внушению ганнибаловцев. И этим дали возможность нам, потомкам, нащупать пути к объяснению сегодняшних наших неурядиц…
Да, конечно, особенности начала поразительных завоеваний Ганнибала мы рассматривали не ради него самого, но в связи со сверхвождем Наполеоном и его разгромом в России (далее можно понять суть и современных нам событий).
Ведь, в сущности, в России в 1812 году все повторилось почти в точности: был свой начальник конницы Муниций, был свой Варрон, обожаемый народом и истеричными женщинами, был свой Фабий и свой Луций Павел, которых высмеивали в войске, в народе и при дворе, а самое главное, была все та же толпа и искажающие действительность недоумки-историки.
Именно то, что Наполеон невротически воспроизводил Ганнибала, в самый ответственный момент поступая неадекватно, во многом и определило ход кампании 1812 года.
Обычный некрофил пожирает в первую очередь сам себя и свою семью, а яркий некрофил — ещё и всё своё окружение. Это — ахиллесова пята сверхвождей, отправляющихся в захватнический поход.
Ладно бы они давили только на себе подобных прихвостней, но, бывает, они пытаются подмять или уничтожить неугодников. Здесь и вырастает перед глазами третья ступень теории стаи, которую из вождей XX века было по силам увидеть, похоже, одному только Сталину.
Неугодник которого вынудили взять в руки оружие, не столько уничтожает низовых подхалимов, сколько «всего лишь» провоцирует переворот в психике сверхвождя.
Осознанно ли, или интуитивно, но они тщательно вытравливают из информационного оборота сведения об определяющей роли неугодников в Великих войнах и, конечно, других сферах тоже.
Есть у меня один знакомый — доктор исторических наук Владимир Невежин. После того как вышел второй том «Катарсиса» он по-новому стал смотреть на Войну. Нет, он не понял смысла теории стаи — всё— таки совместим с иерархией историков! — но то, что начало Войны протекало далеко не так, как её описывают суверенитисты, он понял. И стал в архивах делать одно открытие за другим.
К примеру он мне пересказал, как наши сдавали город Гродно. Это почти на границе. Там в 1941-м стояли три наши дивизии. И вот в самом начале войны, когда никто ещё не знал про всеобщий драп, в город вкатился немецкий солдат на велосипеде. Он был пьян — потому и заблудился. Пьян-то пьян, но сообразить, что форма у мелькавших вокруг военных отнюдь не принятая в вермахте, смог — развернулся и сделал ноги.
Что тут стало с нашими военными! Часть складов взорвали, остальное бросили — и разбежались. Все пятьдесят тысяч.
Первыми бежали комиссары, за ними энкавэдэшники, потом командиры и последней бежала красноармейская масса.
Немцы вошли в оставленный город только через трое суток…
Но в России есть и неугодники.
Глава тридцать пятая из второго тома «Катарсиса» — «Теория стаи» (в первом издании «Россия:подноготная любви»)
Выдуманная сталинцами и держащаяся около полусотни лет легенда по поводу совершенного в районе разъезда Дубосеково подвига следующая.
16 ноября 1941 года один из взводов 316-й стрелковой дивизии генерал-майора И. В. Панфилова героически сражался на подступах к Москве. Это был обыкновенный стрелковый взвод, у них был даже политрук В. Г. Клочков, который якобы сказал:
«Велика Россия, а отступать некуда: позади — Москва!»
Эти семь слов оказались столь зажигательны, что атаковавшие взвод немецкие танки запылали. Взвод даже без авиационной и артиллерийской поддержки, имея на вооружении всего два противотанковых ружья, гранаты и бутылки с горючей смесью, подбил и поджег — невероятно! — 18 танков противника. На поле боя, усеянном трупами немцев, было кровавое месиво.