Дурная кровь
Шрифт:
— Отворяй, Хорь! Считай, от короля приказ получил!
Усач напоследок поклонился тройному символу Богов, что висел над входом на удачу, — Ключу и Ножу, перекрещенным на фоне Котла. Однако чуда не случилось и отряд, вооружённый пиками, мечами, а также недовольными рожами солдат, никуда со двора не делся. Хорь расшаркался в приветствиях, натянув до самых ушей улыбку слабоумного:
— А я думаю, кто это тут ругается, а это важные господа! Чего изволите, уважаемые? Ежели вы взаправду от короля, так у меня и грамотка имеется, что мы ему лучших телушек ежегодно поставляем…
Десятник сходу смекнул, что просто так Хорь его приглашать не станет. Высокий, подтянутый, хоть и немолодой, явно не привык отсиживаться в хоромах. Такой лично поведёт
Если бы не глаза. Бесёсые, как рыбьи, немного выпученные, почти бесцветные. И абсолютно равнодушные. Верд знал таких: у солдат, подобных десятнику, взгляд теплеет лишь тогда, когда удаётся по самую рукоять вонзить в чьё-нибудь тело меч. А уж чьё то тело — бездомной тощей бабы, попавшейся на безрассудной попытке чуть облегчить кошель вояки, али достойного врага, — ему всё одно.
Рассудив, что с вежливостью можно уже и завязать, долговязый ткнул Хорю под нос продолговатую бляшку на рукаве — знак отличия, позволяющий избранным (а если посмотреть иначе, то насильственно назначенным) солдатам короля выслеживать и казнить дурных колдуний.
— Понял? — на всякий случай уточнил он.
— Понял, господин, — понурился Хорь, безропотно позволяя отпихнуть себя с дороги.
Всё он понял, конечно. И то, что кто-то из завистников, из купцов либо соседей, кому богатый дом что бельмо на глазу, отправил писульку куда следует. И то, что теперь от грабежа да разбоя, узаконенного дешёвой блестяшкой, купца не защитит ни личная благодарственная грамотка короля, ни знакомства на его кухне, ни опыт, позволяющий обменять свободу на взятку хоть у старшего служителя, хоть у самих Богов.
А Верд понял, что придётся драться.
Получив добро, десяток солдат ввалились в дом вслед за командиром. Прямого приказа не получили, так что тут же рассредоточились, проверяя, не завалялось ли что полезное в сундуках, не встретится ли тайничка со сладко звенящим золотом мешком. Кто помладше, понимая, что до дележа всё одно не дойдёт, сразу полез по котелкам, снимая пробу с обеда.
Верд стоял не шелохнувшись, как скала, заставляя служек обходить себя. Те недовольно хмыкали, иногда пытались задеть плечом, но наёмник и тогда не тешил их развлечением и не рычал, как доселе молчаливый пёс, притянутый хозяином за ошейник к ноге (не дай Боги бросится! Рубанут ведь пополам и дело с концом). Нет, Верд молчал, как задремавший кот, хоть и очень хотелось по-собачьи рявкнуть. В то же время он ещё и чутко прислушивался: принявшиеся работать активнее прежнего слуги, словно мыши, юркнули по углам-комнатушкам, дабы не попасть под горячую руку; какая-то тётка за стеной заранее голосила и причитала… Таллы не слыхать. Догадается ли, глупая, спрятаться куда подальше или правда сидит-вышивает?
Десятник размеренно обошёл кухню, сунул длинный палец в густой розоватый от ягод кисель и с наслаждением облизал. Довольно крякнул, зачерпнул половником и сёрбнул. Бросил опивки обратно в общую чашу и, не стирая розовых усов, поинтересовался:
— А верно ли говорят, Хорь, что ты укрываешь дурную девку?
Выдержке купца и сам Верд мог бы позавидовать. Выпучился испуганно, вдохнул, якобы расхохотаться, а потом навроде как понял, что дело серьёзное, и возмущённо выдал:
— Да как можно, господин хороший?! Чтобы я, честный слуга короля, ежегодно поставляющий ему…
— Да срать я хотел на твоих телушек. Где она, Хорь? — проницательно заткнул его десятник. Рыбьи глаза его вперились в торговца.
Но и Хорь молодец, слабину не дал.
— Господин, я купец. Завистников у нас много, а кто поручится, что среди них нет лжецов? Наговорить на доброго человека…
— Да уж, да уж. У честных людей всегда завистники водятся… — десятник костяшками стёр ус с правой стороны рта. Облизал. Так же неторопливо поступил с левой. Шагнул к усачу, аккуратно обойдя охотника и одарив уничижительным взглядом, мол, и что ты мне сделаешь? Поймал за шкирку Хоря да и припечатал с размаху мордой к столу. — Где она, Хорь?! Я верный слуга короля и лишь по доброте душевной даю тебе возможность сознаться. Как только я позволю парням, — все десять солдат с надеждой вытянулись в струнку: в доме ведь столько ещё интересного и ценного! — как только они из кухни пройдут в дом, я уже ни за что не ручаюсь. Закон велит тебе сознаться сейчас. Или ты хочешь стать преступником? Знаешь, что бывает с теми, кто укрывает дурных? — физиономия купца ещё раз встретилась с крепкими дубовыми досками.
— Господин, я не посмел бы!
У пса выдержка оказалась послабее Вердовой. Всё ж таки бросился спасать хозяина и, прямо в прыжке, напоролся на выхваченный десятником меч. Обида так и не ушла из его глаз. Ни когда обмякшая туша шлёпнулась на пол, засучив лапами в последний раз, ни когда защитник замер на веки вечные.
— Долго думаешь, — десятник невозмутимо вытер клинок о штаны Хоря. Ещё один удар — и на столе остался лежать чуть заострённый зуб.
Ох, как не хотелось затевать драку сейчас, когда ещё есть крошечная, совсем небольшая вероятность, что, наигравшись и утащив с собой добрую часть имущества, солдаты уйдут без колдуний. Конечно, в доме купца имелись тайники! Да не один. Имелись и замаскированные ровно настолько, чтобы, отыскав их, возможные воры насытились и убрались, не подозревая, что отвлеклись на малость. Верд приметил один такой сразу, а о парочке настоящих мог только догадываться. Имелись и те, куда влез бы человек… ну, худенькая колдунья, свернувшись калачиком, точно бы влезла. Дарая, помнится, полушутя показала новой подружке закуток в большой комнате. Для самой Дары наверняка тоже есть в доме укромное местечко. Так, может, и не найдут их солдаты?
Но Хорь, получив коленом под живот, тоненько застонал, и Верд дёрнулся. Глупое дело, как есть глупое! Раньше нипочём не стал бы рисковать, защищая, почитай, незнакомца, а теперь… Наёмник бы не убоялся ощерившихся пиками солдат, но, тяжело дыша, купец выставил в его сторону руку.
— Хозяин дело говорит, — спокойно кивнул десятник охотнику. — Тебе за охрану от разбойников платят, вот и не лезь, когда закон творит правое дело.
Охрану от разбойников? Добре. Значит, каким бы внимательным десятник не был, а обманулся на мякине: Верд убрал ладони под мышки, скрестив руки, спрятал метки на них, и солдаты не заподозрили лишнего.
— Я всё скаш-шу, гошподин! — кровь из разбитой десны так и сочилась, капая на стол, заливая сюртук. — Проштите неражумного! Нишево не оставалошь! Я не виновен!
— Тихо-тихо-тихо, — десятник приподнял вялого Хоря и погладил по голове, как маленького. Засюсюкал: — Конечно, ты ни в чём не виноват! Сдай колдунью, и я за тебя словечко замолвлю.
Купец указал на дверь, а десятник, пихнув хозяина в загривок, дабы избежать сюрпризов, закрылся им, как щитом.
Съёжившийся в углу кухни Санторий, боящийся лишний звук подать, поймал взгляд друга: пора? Верд коротко мотнул подбородком — рано. Хорь умён, наверняка и на такой случай чего-нито сочинил. Надо подождать, потянуть время. Авось решится дело мирно… Боги, всемогущие! Неужто суровый наёмник избегает драки и думает, как бы отделаться малой кровью? Неужто правда беспокоится, как бы не пострадал кто из слуг, с некоторыми из которых успевал вечерами приговорить ароматную чарку, а то и две, вишнёвки? Неужто правда волнуется, как бы не зацепило весёлую Дараю и упрямого Хоря?!