Дурная кровь
Шрифт:
После ужина Софка легла внизу, в большой комнате, вместе с Магдой, которой тоже пришлось лечь там, чтобы не оставлять девушку одну. А потом — бог весть что было! Будь у нее хоть какое-то подозрение, она была бы начеку и не заснула бы так крепко. Но, окончательно примирившись с продажей дома, довольная тем, что все наконец кончилось, и хотя и без дома и где-то на чужбине, в Турции, но все же они будут вместе и у них будет настоящий глава семьи, под властью и надзором которого они смогут свободно дышать и жить, Софка чувствовала себя почти счастливой, а потом сразу сладко и крепко заснула.
Позднее она вспомнила, что глубокой ночью, примерно около полуночи, когда сон стал более чуток,
Назавтра мать вышла на лестницу, прикрывая глаза рукой. Лицо ее было перекошено от ужаса. Войдя в кухню, где были Софка и Магда, она едва выговорила:
— Магда, отведи Софку к тетке. Пусть она останется там, а ты возвращайся.
В кухне еще было темно, земляной пол только что подмели, наверху чернели прокопченные балки, а на полках желтели круглые медные противни. Софке, как только она услышала слова матери, а она хорошо знала, что они означают, показалось, что медные противни впиваются в нее огромными, налитыми кровью глазами. Все вокруг пошло кругом, она пошатнулась, коснувшись руками пола, но быстро встала и, перепуганная, не веря своим ушам, начала лихорадочно искать глазами мать. Но та уже ушла в комнату и, прислонившись к окну, тихо, тихо всхлипывала. То ли от горя и боли, то ли от счастья и радости, что вот дождалась-таки, выдает замуж свою Софку. Ибо для всякой девушки на выданье ясно, что приказ отвести ее к родным и оставить там может означать лишь одно: она просватана и дня на два, на три ее прячут по соседству, чтобы избавить от наплыва людей, расспросов и поздравлений. Софка, чувствуя, как судорога сводит пальцы на ногах, как жестокая боль поднимается в колени и поясницу, пронзает словно ножом, подошла к матери.
— Маменька!
Но мать еще сильнее прижалась головой к окну и, отвернувшись от нее, еще пуще зарыдала, умоляя Софку не подходить к ней и не спрашивать ее ни о чем.
— Иди, иди, детонька! Ох, неужто не понимаешь? Да. Видно, судьба такая. Знала я, что ничего хорошего от него не дождешься. Теперь и ты знаешь, в чем дело. Но хоть ты, Софка, не мучь меня. И без того тяжко! Ох!
Она продолжала безутешно плакать, но потихоньку, боясь, что отец наверху услышит.
У Софки все кружилось перед глазами: и комната, и потолок, и окно с прислонившейся к нему матерью. Однако при виде слез матери ей полегчало: она поняла, что мать, по крайней мере, не одобряет это решение.
Но все еще не в силах поверить, не зная, что делать, она едва держалась на ногах.
— Но почему, маменька? Почему?.. — начала было она возмущенно, но слезы помешали ей говорить.
— Не знаю, детонька! Не знаю, не спрашивай. Знаю только, что все решено. Вон он там наверху беснуется! И на глаза ему показаться не смею. Ох, горе мне, несчастной!
Софка выпрямилась. Ее охватил такой гнев, такая ярость и ненависть к отцу, что она решительно направилась к нему. Ей была оскорбительна та быстрота, с которой отец принял решение выдать ее замуж, словно ни одной лишней минуты не хотел ее терпеть в доме. Как он мог так с ней поступить!
То ли отец заметил, что она поднимается к нему, то ли его довела до исступления Магда, убиравшая его комнату и заливавшаяся как безумная слезами, но Софку остановил на пороге его страшный голос и брань:
— Чего нюни распустила! Дуры, идиотки несчастные!
Хуже всего то, что Софка почувствовала, что его «дуры» и «идиотки» относились ко всем им, и в особенности к ней, Софке.
Голос у отца был сухой, незнакомый: в нем не слышалось ни ласки, ни теплоты, и Софка, еще более оскорбленная, поспешно спустилась вниз.
Как только Магда пришла
Тут она начала вспоминать. Теперь только ей стало понятно изумление на лице гостя, когда он ее увидел, и то, почему он потом не спускал с нее глаз, почему его полные губы все время дрожали и почему, оставаясь с глазу на глаз с отцом, он повторял: «Как сказал, так и будет!» Значит, он, еще и не видев ее, дал согласие взять ее в жены, а увидев, подтвердил свое согласие с еще большей охотой и радостью.
Приход Софки удивил тетку. Но выражение лица Магды и несколько слов, сказанных ею по-турецки, все объяснили. От радости и счастья тетка не знала, что и делать. Но по Софкиному виду, по тому, что она еле держалась на ногах и вся дрожала, по жару, полыхнувшему от нее, когда та целовала ей руку, тетка поняла, что девушку надо как можно скорее оставить одну. Она бросилась в комнату и, быстро прибрав там, ласково позвала Софку:
— Иди, иди, Софкица, посиди здесь, отдохни. Ничего не бойся, все обойдется.
И, сгорая от нетерпения, тетка вместе с Магдой побежала к сестре.
Софка ничком упала на кровать и, несмотря на свое отчаяние, не могла не почувствовать благодарности, услышав, что тетка, уходя, заперла ее на ключ. Теперь она, по крайней мере, не боялась, что кто-нибудь нарушит ее одиночество.
Хорошо бы запереть и ворота, чтобы Софка не видела в окно то, что ей было больнее всего: родной дом и все, что там происходит. Когда Магда то и дело стала выскакивать из ворот, Софка поняла, что она бегает по родственникам.
Вскоре она заметила, как к дому начала стекаться родня, обрадованная вестью о приезде эфенди Миты и напуганная необычным с его стороны приглашением. Пришли все. Одна из теток, чаще всего Ката, то выходила, но снова возвращалась в дом. Ворота были распахнуты настежь, и скоро дом оказался битком набитым гостями. Но все происходило в полном молчании, таинственное и почти испуганное выражение застыло на лицах родственников. Отец, объявляя о Софкиной свадьбе, наверняка наказал всем, чтоб они и пикнуть об этом никому не смели, чтоб ни один человек ни о чем не дознался до самой свадьбы. Теперь, когда они все знают, они могут отправляться по домам, вытаскивать и приводить в порядок праздничные наряды, чтобы быть готовыми к тому времени, когда их пригласят на торжество. Это больше всего потрясало и убивало Софку. Почему они так поступают с ней, именно с ней, ведь до самого недавнего времени все относились к ней с таким уважением и любовью? А теперь словно она ничто и никогда ничем не была. Самая обыкновенная девушка, просто вещь. И за кого ее выдают? Кто он? Откуда?
Боль, горе, тоска все сильнее и сильнее охватывали ее, время от времени она теряла сознание. Час-другой она лежала в беспамятстве, ни в чем не отдавая себе отчета. Затем медленно и с трудом приходила в себя. Но чем ближе к вечеру, — Софка все еще была одна, — она с ужасом стала замечать — и от этого у нее начинали стучать зубы, — что в бреду ей все чаще является вчерашний, этот так называемый покупатель дома, а на самом деле ее жених. Она уже чувствовала себя в его объятиях, чувствовала прикосновение его губ, дрожавших вчера с таким вожделением, его рук с белыми, короткими, волосатыми пальцами. У нее зашевелились волосы на голове и на лбу выступил холодный пот. Эти видения привели ее в такой безумный ужас, что, поднявшись и силясь бежать, она тяжело застонала: