Дурная слава
Шрифт:
— И что? В пятницу проблем не бывает? Рабочий день, между прочим, — раздраженно ответил муж.
— Ты что кричишь на меня?
— Я кричу? Это ты рычишь бешеной собакой!
Инна опешила. Глаза покорного Борюсика были налиты лютой ненавистью.
— У тебя есть любовница! — тоном прокурора, огласившего смертный приговор, процедила она.
Но Борюсик, вопреки ожиданиям, не замахал в отчаянии руками, не стал отнекиваться, убеждать ее, что она ошибается, не стал подлизываться к ней, не зарыдал на ее плече. Ничего подобного он не сделал, он спокойно ответил, глядя ей в глаза, мерно роняя слова:
— У меня нет любовницы…
— Ха! Не ври! Мне только что открыли глаза! Ты, ничтожество, смеешь обманывать меня?! — сорвалась в крик Инна.
— …У меня есть любимая женщина, невеста. И я на ней женюсь, — спокойно закончил Борис.
Инна застыла соляным столбом. Борис поднялся, обошел ее как предмет мебели, открыл дверь, намереваясь выйти из комнаты.
— Стой! — Она вцепилась в его рукав. — Куда? Куда ты собрался, подонок?
— Я ухожу. Я не хотел делать этого сегодня, ты сама ускорила развязку.
Он выдернул руку, вышел. Инна слышала, как в спальне выдвигаются ящики. Она бросилась туда. На постели лежал чемодан. Борис бросал туда вещи.
— Я не позволю! Ты не посмеешь! Здесь нет ничего твоего! — кричала она.
— Но трусы и носки, надеюсь, мои?
Он насмешливо посмотрел в ее разъяренное лицо, продолжая укладываться.
С ним что-то случилось! Что-то непоправимое. Он взбунтовался… Инна не знала, как вести себя с новым Борисом. Наверное, ей следовало заплакать, упасть ему на грудь, напомнить, что она стареет и что порядочные мужчины не бросают стареющих женщин. Она могла бы найти слова, которые усовестили бы его. Но она не помнила таких слов. И зашипела с удвоенной злобой:
— Я не отдам тебе ничего, слышишь?
— Мне ничего от тебя и не нужно.
— Я не дам тебе делить квартиру!
— Я на нее не претендую.
— И дачу!
— И на дачу не претендую.
— И машину!
— Оставь ее себе. И гараж.
— Но ты не сможешь без меня! Ты ничего не умеешь! Ты не умеешь жить!
Он захлопнул крышку чемодана и, глядя ей в глаза с той же ненавистью, процедил:
— Напротив. Именно без тебя я и заживу наконец. Мне давно следовало уйти. Ты ведь тоже не любишь меня, Инна! Я раздражаю тебя каждую минуту. Раздражаю фактом своего существования! Я противен тебе как мужчина. Я всю жизнь выпрашивал у тебя то, на что имел полное право. Я даже не предполагал, как женщина может отдаваться, когда она любит! Если бы не отец, я сделал бы это раньше.
— A-а!! Так ты использовал меня как сиделку, как кухарку… Я обслуживала твоего сумасшедшего папашу, а теперь, когда ты его уморил, ты меня бросаешь?
Он шагнул, схватил ее за плечи, встряхнул так сильно, что у нее клацнули зубы, и прошипел:
— Это ты его уморила! Это была твоя идея! И если ты, мразь, где-нибудь что-нибудь вякнешь, я буду судиться с тобой за каждую вонючую тряпку. Я выселю тебя в коммуналку, ты будешь на старости лет бутылки собирать. Ты ведь ничего не умеешь делать, содержанка! Ты даже ребенка не смогла мне родить! Всю жизнь морочила голову, уверяла, что это я бесплодный урод. А я скоро стану отцом, поняла, курица?
Он швырнул ее на кровать, она упала, глядя на него с ужасом. Он окинул ее презрительным взглядом и закончил уже спокойно:
— Если будешь вести себя разумно, я обещаю заботиться о тебе до конца жизни. Своей или твоей. Я буду ежемесячно платить тебе алименты. Ты ни в чем не будешь нуждаться, если оставишь меня в покое. Это все!
С этими словами он взял чемодан, вышел из комнаты. Инна услышала, как захлопнулась входная дверь.
Все произошедшее было так чудовищно нереально, что она замотала головой, как бы пытаясь очнуться от страшного сна.
Она не спала всю ночь. Она рылась в ящиках его стола. Все свои документы он забрал. Он забрал сберкнижки отца. И свои, естественно, забрал. Осталась ее сберкнижка, на которую шла ее пенсия в две тысячи рублей…
Он ушел навсегда, вдруг осознала Инна. Ушел к молодой девке, которая получит теперь миллионы папаши Ратнера. За что? За какие такие заслуги? За то, что умеет раздвигать ноги, подставляясь плешивому, похотливому старперу? За то, что поспешила залететь от него… Да еще вопрос, от него ли… И на эти ноги, и на то, что между ними, и на беременность, к которой он, возможно, не имеет отношения, он променял всю их совместную жизнь?
Она выдвинула ящик, где хранились ее бумаги. Роняя слезы, вынула его письма, которые он когда-то ей писал… Были, оказывается, времена, когда он называл ее ласковыми словечками… «Целую каждую складочку моего любименького, пухленького тельца…» — писал он ей когда-то. А ее всегда раздражало это его сюсюканье. Это его почти порочное сладострастие…
Из-под письма выпал лист бумаги в пластиковом конверте. Инна подняла его, впилась глазами в текст, затем опустилась на стул, прижимая листок к груди. И торжествующе проговорила:
— Врешь! Не будет тебе счастья! Я тебя, гаденыш, вообще в тюрьму упеку! И все достанется мне!
«Будет людям счастье, счастье на века!» — напевал Туманов, подъезжая к спортивному комплексу курортного города Сестрорецка. Здесь, в нарядном, совсем недавно отстроенном комплексе, фирма, в которой Виктор Алексеевич был человеком далеко не последним, арендовала один из спортивных залов, сауну и небольшую, на десять номеров, частную гостиницу. На выходные Туманов забил сауну за собой, объяснив недовольным подчиненным, что намечается весьма важная и конфиденциальная встреча, так сказать, без галстуков, куда посторонним, пардон, мадам и мусью, вход воспрещен. И действительно, негоже видеть постороннему оку генерал-полковника Гоголева, начальника Питерского угрозыска, неглиже. Другое дело он, Виктор. Он-то каждое лето парился с Петровичем в деревенской бане, совместно ныряли они голышом в ледяную речку. Его-то, Туманова, голой попой генерала не удивишь. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, так кажется, говаривали древние римляне.
Встреча была назначена на пять часов пополудни. Все же у генерала и субботний день рабочий. А он, Виктор, приехал пораньше, чтобы на правах хозяина проверить порядок в танковых войсках, понимаешь!
Настроение было прекрасным. И погода соответствовала: вчерашняя снежная буря стихла, тучи разошлись, выпустив на небосклон яркое, почти весеннее солнце, озарявшее ослепительно белый снег, ледяную гладь залива. Одним словом, красота!
Туманов занял гостиничный номер, осмотрел соседний люкс, что предназначался генералу, заказал ужин, проверил, как топится русская парилка (они с Петровичем предпочитали русский пар всяким там финским сухожаровым шкафам), выяснил: хорошо топится! Есть ли в наличии веники? Есть! И березовые, и дубовый, и эвкалиптовый! Привезли ли пиво и какое? Натурально привезли, как заказывали: «Невское светлое», «Невское оригинальное» и «Триумф». И рыбу привезли? А то! Лещи вяленые, а также горячего копчения сиги и форель. Устраивает? Вполне! Сняв пробу, выпив бутылочку пива, Туманов решил пройтись по берегу залива. Благо время позволяло, солнце еще не опустилось к горизонту, освещая ледяные торосы, которые вспыхивали в его лучах ослепительно яркими драгоценными каменьями. Мираж, колдовство.