Дурная слава
Шрифт:
— Зачем? — хмыкнул Турецкий.
— Чтобы оценить качество… продукта, так сказать.
— И ты что? — ухмыльнулся Александр.
— Я отказался. У меня… э-э… нет оснований сомневаться.
Мужчины рассмеялись.
— Но пригласительный билет на торжество на всякий случай взял, вдруг пригодится.
— Это правильно, — одобрил Меркулов.
За дверью послышался рокочущий бас:
— Клавдия, приветствую тебя, королева Генпрокуратуры! Вот тебе цветок!
— Боже, какая роза! Спасибо, Вячеслав! Ты единственный рыцарь в этом темном царстве!
— Заметь, это не я сказал!
С этими словами дверь распахнулась, в комнате появился невысокий, немного грузный человек и сразу заполнил собою пространство кабинета.
— Привет, громодяне! — громогласно возвестил он о своем появлении.
— А вот и Грязнов! — радостно воскликнул Турецкий.
Глава 24
ГРЕХИ И ГРЕШНИКИ
Инна Яковлевна Ратнер собирала посуду с поминального стола. Слава богу, все кончилось! И все прошло пристойно. Дорогой гроб, хорошее место на частном кладбище, где, по ее настоянию, Борис купил еще два места рядом с могилой отца. «Это для нас с тобой, Боренька, чтобы мы все лежали рядышком, в окружении высоких сосен. Смотри, как здесь красиво!»
Борис дергался от ее слов как от зубной боли, но спорить не стал. Он вообще последние дни был молчалив и послушен на удивление. Никаких истерик, столь ему свойственных, молчаливая сосредоточенность. Просто какая-то вещь в себе. Видимо, переживает утрату папаши, тем более что к утрате этой пришлось, так сказать, приложить руки… Ничего, пройдет время, все забудется. А если будет доставать ее своими истериками… Доктор Никитенко вполне определенно намекала… Ладно, об этом потом.
…И поминки организовали богатые. Икорка, фаршированная рыбка, балычок. Окорок запекли… Ну и блинки, и кутья, и кисель — все как положено. Накрыть стол помогла соседка по площадке Раиса, и теперь она же помогла убирать. Борис уединился в комнате отца. Видимо, сидит переживает. Ладно, пусть. От него сейчас толку как от козла молока. Женщины, убрав со стола, переместились на кухню. Инна мыла тарелки, Раиса вытирала их и складывала стопками.
— Какой красивый сервиз у вас, Инночка! Кузнецовский фарфор… — Перевернув тарелку, она задумчиво разглядывала клеймо.
— Это любимый сервиз моей мамы, — откликнулась Инна. — У нас почти вся посуда еще от моих родителей.
— Да… Жалко будет, если делить придется, — как бы про себя заметила соседка.
— Что значит — делить? — подняла бровь Инна. — Ты это о чем?
Соседка тяжело вздохнула:
— Можно я закурю? Я в форточку?
— Кури на здоровье! Так ты о чем? — не отставала Инна. — И что за вздохи такие?
— Даже не знаю, стоит ли тебе говорить, у вас и так горе…
— Говори! — Инна оставила посуду, села возле кухонного стола.
— Ты, Инночка, только не расстраивайся, дело, как говорится, житейское…
— Да что за дело-то? — напряглась Инна.
— У твоего мужа кто-то есть, — выпалила Раиса и жадно уставилась в лицо соседки.
— В смысле? — не поняла та.
— У него есть женщина!
— Быть не может, — выдохнула Инна. — С чего ты взяла? Да он ни на кого, кроме меня, в жизни глаз не поднимал…
— Все когда-то случается впервые, — как бы сочувственно произнесла Рая.
— Да говори толком!
— Не кричи, он услышит! — Женщина понизила голос, почти зашептала: — Значит, так. Иду я как-то раз вечером из гаража. Поставила машину, возвращаюсь домой. Прохожу мимо бара «Ночная птица», он как раз по дороге. И вижу в окне твоего муженька. Сидит он за столиком. На столике этом роскошный букет роз, я, собственно, сначала на розы и загляделась, а потом уже его с бабой увидела.
— Шутишь? Кому он нужен, старый козел?
— Видимо, нужен. Я, знаешь ли, специально остановилась, чтобы разглядеть как следует. Сидела напротив него молоденькая такая потаскушка, блондинистая, глазастая, лет двадцати.
— Быть не может!! — Инна сосредоточенно соображала. — А!! Так это, наверное, моя племянница Танька. Она как раз блондинка. И Боря ее очень балует, он к ней как к дочке, своих-то нет. А я это не приветствую. И Татьяну не очень жалую, в дом не приглашаю. Это когда было?
— Примерно в середине января.
— Ну! Точно! У Таньки день рождения восемнадцатого. Значит, он ее втайне от меня в кафе поволок! Ну я ему устрою!
— Знаешь, Инночка, не хочется тебя расстраивать, но с племянницами так не целуются, — с тайным. сладострастием заметила соседка.
— Как — так?
— Взасос. В губы. Они друг от друга две минуты оторваться не могли, я специально время засекла.
Инна замолчала. Вытянула из Раисиной пачки сигарету, закурила. Пальцы ее подрагивали.
— И что? С тех пор почти месяц прошел. Борис все время дома, только к отцу в больницу ходил, а так все время при мне… Я не верю, — выдохнула она. — Ты обозналась.
— Что ж, мое дело предупредить, — хмыкнула соседка. Она загасила окурок, поднялась. — Только учти, Инночка, у мужиков, когда им полтинник стукает, крыша съезжает. Им кажется, что каждый раз — как последний. Как говорится, седина в бороду… Мой-то, вспомни, ушел к мокрощелке какой-то. Отметили двадцать лет свадьбы, и через пару месяцев он мне ручкой сделал. А кто мог подумать? Золотой был мужик. Так что присмотрись к своему. Предупрежден — значит вооружен. Я тебе добра желаю.
— Ладно, Рая, спасибо, конечно, но у меня другой случай, — резко ответила Инна.
— Ну-ну. Я пойду, да? — Рая все не уходила.
— Да, спасибо за помощь. Извини, у меня голова болит. Мы с тобой потом еще потолкуем…
Она буквально выпроводила соседку и тотчас открыла дверь в комнату покойного свекра.
Муж шепотом говорил с кем-то по телефону. Увидев жену, бросив короткое «перезвоню», торопливо положил трубку.
— С кем это ты разговаривал? — Инна впилась в его лицо чекистским взглядом.
— На работу звонил… Там форсмажор.
— Какой форсмажор? Сегодня пятница, конец недели.