Дурная слава
Шрифт:
— Как говорится, хороший вопрос. Можно сказать, риторический. Я потом исхитрился прочесть отчет об испытаниях, который Стрельцов должен был отправить в Москву. Им нужно было отдаленный эффект отследить, продолжительность воздействия, его обратимость, так сказать. Из отчета следовало, что действие излучения таково: сначала неясный дискомфорт, потом резкая потеря памяти, вплоть до того, что имя свое забывали, потом полная пассивность, подчинение самым нелепым и даже опасным для жизни приказам. Что говорить, если один экипаж протаранил другой…
Представляешь перспективы? Действительно, можно целым народом управлять. Или теми, кто у власти. Поставили излучатель, скажем, в кабинете президента — и вперед, пой пташечка, нашу песенку…
— Так ведь прибор этот инвалидов, поди, из людей делает? А инвалидность-то не скроешь. Вообще-то, помнится, бывший руководитель в конце своего правления именно так и выглядел: маразматик чистейшей воды. А сейчас как огурчик. Смотришь на него по телику и диву даешься, словно живой воды испил.
— Если вовремя прекратить воздействие, нарушения обратимы. Через некоторое время после испытаний у ребят все восстановилось: и память вернулась, и голова заработала как надо. Они, как при памяти стали, об ощущениях своих рассказывали. Мол, и миражи какие-то видели, и голоса слышали, а ничего не соображали. Где находятся, что делают — ничего не понимали. И еще — полная пассивность. Бери меня голыми руками и делай что хочешь. Это здоровые мужики, офицеры, многие из них Афган прошли, крепкие орешки, так сказать. А чувствовали себя под этими пси-лучами как детсадовские несмышленыши. Но слава богу, очухались. Хотя, если воздействовать на психику постоянно… Черт его знает…
— Нормальная история. Как потом дослуживалось?
— Конечно, все мы тогда пережили психологический шок. Все, кроме доктора Стрельцова. Он очень гордился тем, что полк стал, так сказать, пионером на пути внедрения столь замечательного оружия. Его тогда наградили даже, несмотря на человеческие жертвы и пропажу. С нас, конечно, взяли расписку о неразглашении. А вскоре полк расформировали. Ну вот, я более десяти лет молчал. А сейчас, по прошествии времени и в связи с текущим моментом решил душу облегчить. Где-то пропавший экземпляр существует!
— Так ты думаешь, что полковой доктор Стрельцов мог стибрить такую штуковину?
— Why not? Почему нет?
— А чего же ты душу не облегчил перед Бобровниковым-внуком? Ему это было бы интереснее послушать.
— Так он же из ФСБ. Откуда я знаю, чем он там занимается? Мужик-то вроде приличный, но все они на вид приличные. Что он пятнадцать лет за границей делал? Не семечки же щелкал.
Виктор лукавил. На самом деле он кое-что поведал Игорю. Просто начальнику угрозыска было сподручнее возбудить дело, чем инициировать расследование только что вернувшемуся из-за бугра Бобровникову.
— Ну хорошо. А как твой рассказ пришить к клинике? Кто-нибудь там этот излучатель видел?
— Нет, конечно. Но если возбудить уголовное дело по факту гибели стариков, можно в рамках следственных действий прошерстить это заведение…
— На каком основании дело-то возбуждать? Старушка померла? Так это врачебная ошибка, так они и скажут. И будут на твою невесту говно лопатами валить. Это же надо такую неблагополучную барышню выбрать! Нет бы спокойную домохозяйку подыскать!
— Скучно с ними, — вздохнул Туманов.
— Ага! А с этой весело будет! Вот обратится младший Бобровников в органы по поводу безвременной кончины бабули, и начнут твою невестушку полоскать… мало не покажется.
— Есть доказательства ее невиновности.
— Это радует. Значит, есть надежда, что медовый месяц вы с ней не в Крестах проведете.
— А он по поводу деда-академика заяву подаст. Придет к тебе в понедельник и подаст. Почему старик изменил завещание аккурат накануне смерти?
— А что касается деда, так тот вообще тихо помер. Даже если его уморили, они же не дураки, чтобы подставляться. Наверняка делали вскрытие, есть заключение патологоанатома, где все чин чина-рем: мол, помер, поскольку не мог не помереть на фоне столь жутких внутренних органов…
— А то, что бандюганы там скрывались?! Это же не просто так!
— Почему — не просто так? А Стрельцов уверяет, что именно просто так, случайно. Шли мимо, зашли пиписьки подлечить. А доктор, он клятву Гиппократа давал, он обязан каждому «конец» поправить: и сенатору, и бандиту.
— Но ты же сам в поезде слышал про больничку, где братки отлеживаются, вы же на этом их и вычислили.
— Мы их вычислили, это факт! Они у нас, голубчики, слава богу, на нарах парятся. Что смогли, то сделали. А с медициной завязываться… У них на каждую гайку свой болт. Так башку заморочат терминами да заключениями, мама не горюй! Это у них корпоративная солидарность называется. Знаешь, сколько врачебных ошибок, что к смертям приводят?! Немерено! И что, хоть один коновал попал на нары? Что-то я таких случаев не припомню. И вообще, сейчас такие средства есть, чтобы на тот свет отправить, — не подкопаешься. Введут в вену дрянь какую-нибудь, а весь состав распался на составляющие… Сколько через нас таких случаев прошло по липовым докторам, что приходят укольчик сделать и уходят с баулом вещей. А в квартире тихий труп, а на вскрытии, кроме острой сердечной недостаточности, ничего нет. Единственная улика — след от укола. Поди прикопайся… Плавали, знаем. Так что дохлое дело у твоего Бобровникова. Это я тебе авторитетно заявляю. И пусть он ко мне не ходит, ничего у нас не выйдет.
— М-да, не ожидал от тебя, Петрович, такой архипассивности, — голосом Ильича укорил приятеля Туманов.
— Ага! У меня куча дел нераскрытых, полно висяков и заказух. А ты мне мутотень какую-то подсовываешь. Миражи какие-то… Пси-технологии… Я и без них как псих полный. Вот если будут от граждан конкретные заявы на эту клинику, будем работать. А так — извини! Пусть чекист через свое ведомство ими занимается. Это его стариков уморили, ему и карты в руки.
— Ладно, закрыли тему, — вздохнул Туманов. — Пойдем в бильярд сыграем.
— Во! Это дело!
— А завтра поутру можем на рыбалку выйти. Лед сейчас крепкий.
— Поглядим. Можно и на рыбалку. А что? Давно меня вертолетом с дрейфующей льдины не подбирали. То-то веселья будет на весь город…
— Да ладно! Под тобой ни одна льдина дрейфовать не сможет: будет стоять как вкопанная, разве что ко дну пойдет…
— А что? Я мужик увесистый — что да, то да!
— Я бы сказал — весомый! И вес твой в масштабе города переоценить невозможно!
— Не льсти, не поможет, — буркнул Гоголев. — Я будто не понимаю, что, попади такая психотропная хреновина в чьи-то руки, последствия могут быть самыми ужасными! Но улики-то где? Без веских улик ни к одной клинике не под…гребешься!
— Так будем собирать улики, что за вопрос? Есть, понимаешь, время разбрасывать камни, а есть — собирать! — как ни в чем не бывало заметил Туманов. — Разрешаю использовать себя в любом качестве. Может, запихать меня туда как подсадную утку?
— Тьфу! Пошли в бильярдную. Сделаю сейчас тебя вчистую! И хватит о делах, суббота все же! — возмутился Гоголев.
Субботним утром Инна Яковлевна ринулась в прокуратуру города. Сначала подумала было о районной, но решила, что это не тот уровень. По опыту она знала, что пробиваться всегда следует к самому высокому начальству, ибо именно оно и способно принимать решения, не опасаясь, так сказать, критики сверху. Однако не тут-то было! У главного городского законника были четко обозначенные дни приема граждан, и субботы отнюдь не предназначались для встреч с населением. Кроме того, существовала запись на прием. Следовало прийти в понедельник, отстоять очередь за талоном, на котором и будет обозначена заветная дата.